Менес вышел из дома, и вдруг почувствовал, что покидает его… почти навсегда. Каждый год был для маленького мальчика как гора, которую едва можно преодолеть. Менес оглянулся на беленые стены добротного глинобитного дома – и сделал вид, что чихнул, чтобы не показать, что недостойно прослезился.

Отец уже был перед ним. Как всегда, огромный, смуглый, сверкающий; при виде металлического горба сзади на шее отца, над широким воротником доспеха, Менес похолодел. Это была волшебная шакалья маска, высшее отличие. Воины Ра никогда не являли своего человеческого лица непосвященным.

Нефертари оставила сына, и Менес оказался притиснутым к мускулистому бедру большой твердой рукой.

– Готов, сын?

– Готов, отец.

– Превосходно!

Настоящее человеческое лицо Сит-Ра было красивым и гордым, и сейчас он победно улыбался. Широко поставленные, как у сына, черные глаза были снизу подведены белой краской, что и без маски придавало смуглому лицу “Анубиса” что-то устрашающее. Рука, которой он обнимал сына, была одета броней, и пальцы заканчивались металлическими когтями.

Нефертари побледнела, глядя на мужа и сына. Но те уже не видели ее, занятые только друг другом. Из домика наложниц, выстроенного поодаль от основного дома, показались две женщины Сит-Ра – похожие друг на друга, молоденькие и испуганные; но военачальник не заметил их.

– Идем, я отвезу тебя в дом бога на моей вимане, - сказал он сыну, положив тяжелую руку ему на голову.

Менес вздрогнул от восторга.

– На вимане?

– Да. Ведь я прилетел на ней, - улыбаясь сыну, проговорил Сит-Ра; вдруг взгляд его остановился на чем-то у себя под ногами, и улыбка сбежала с лица.

– Что это такое?

Он резко показал своей когтистой лапой на землю. Менес испуганно взглянул туда, куда указывал отец, и ничего не увидел.

– Земля, - растерянно сказал он.

“Анубис” пристукнул своим разящим издали копьем, которое держал в правой руке, и Менес отшатнулся; Нефертари вскрикнула.

– Это солнечный диск! – гневно сказал побледневший Сит-Ра. – Как ты посмел начертить его у себя под ногами? Что ты с ним делал?

Менес ничего не видел, кроме кругов, которые вчера рисовал на земле. Какие же это солнечные диски?..

– Отец, я играл, - сказал мальчик, стараясь смотреть отцу в глаза. Задирать голову так высоко было больно. – Я рисовал круги и кидал в них камешки… Я почти всегда попадал, - похвастался он; но тут же понял, что совсем некстати.

Нефертари закусила губу при виде лица своего супруга и господина. Тот шагнул к дерзкому сыну и стиснул его плечо так, что тот побледнел от боли; но удержался от вскрика.

– Никогда больше не смей делать так, - приказал Сит-Ра, впиваясь взглядом в лицо ребенка. – Круг – это образ великого солнца! Ты оскорбил нашего бога!

“Я виноват, я не знал!” - хотел сказать Менес; но отчего-то промолчал, и только мигал от напряжения, не отводя глаз от лица отца.

Сит-Ра отпустил сына, а потом сандалией стер ближайший круг. Осознав, что совершил богохульство сам, досадуя и гневясь на себя, сжал губы.

– Хекет! Сейчас же сотри все это! – приказал он кормилице, стоящей рядом и молча дрожащей от страха за своего воспитанника.

– Слушаю, господин!

Хекет проворно побежала в дом. Отец, сын и мать не трогались с места, дожидаясь ее возвращения, хотя Сит-Ра с сыном нужно было спешить.

Кормилица вернулась с чистой белой тряпицей. Опустившись на колени, она, под немигающим взором господина, стала благоговейно стирать круги, которые, забавляясь, так небрежно начертил вчера Менес.

Уничтожив последний образ солнечного бога, Хекет встала и, отряхнув платье, поклонилась Сит-Ра.

– Все сделано, господин!

Сит-Ра хотел сказать что-то одобрительное, но вместо этого насупил густые брови; глаза гневно засверкали на окаменевшем лице. Военачальник поднял руку к маске - и через несколько мгновений вместо человека перед его домочадцами появился шакалоглавый бог смерти. Тяжелая черная маска и воротник словно бы вовсе не имели веса для этой могучей фигуры, теперь казавшейся целиком отлитой из металла.

Менес был бледен и не улыбался. Подавляя дрожь, он пошел за своим страшным отцом, не оглянувшись на дом и мать. Даже предстоящий полет на вимане, первый полет в его жизни, сейчас не радовал мальчика.

Он чувствовал, что сделал что-то запретное и не понял этого – он чем-то отличался от людей, окружавших его. И это отличие их пугало. Пугало и самого Менеса.

Отец – вернее, уже не отец, а “Анубис” - сел на свою огромную сверкающую механическую птицу, дожидавшуюся его на земле со сложенными крыльями. Протянул руку к сыну.