Для Марины все слилось в один кровавый, огненный ужас. Брашов запылал с четырех концов, стоило беглецам оказаться в нем, - как будто князь провидел и предупреждал каждый их шаг: именно Кришанов и их сторонников. Марина видела, как со стен отчаянные защитники города метали камни и лили кипящую смолу на тех, которые, точно одержимые, лезли на эти стены и рубили все, что ни встречалось на их пути. Несколько раз трансильванцы опрокидывали осадные лестницы, давя тех, кто взбирался по ним и кто напирал снизу, - но это, казалось, не унимало, а только разжигало боевой дух княжеского войска; и вот уже срубали, как колосья, и скидывали со стен последних защитников Брашова, и воины Цепеша спрыгивали вниз и тут же принимались крушить и жечь все, что вопило от страха и давило друг друга на тесных улицах. Трансильванцам казалось, что наступил конец света, и к ним явился сам князь тьмы со своими легионами.

Бежать через Брашов Марину уговорил муж – они пробирались к монастырю с его подземным ходом под прикрытием семиградских стен, чтобы как можно меньше оставаться на открытой равнине: теперь, когда их повсюду могла подстерегать смерть. Никто не знал, какова численность войска князя, на какой город господарь Валахии обрушит первый удар; где встанет, и не ударит ли он по нескольким городам одновременно. Трансильванцы хорошо торговали, но плохо сообщались между собой в военное время: и были мало к этому готовы. Поэтому беглецы выжидали, обдумывая каждый шаг – любой из них мог оказаться роковым.

Марину с мужем и немногими вооруженными их слугами нападавшие захватили врасплох, когда они пробирались к выходу из города, о котором знали немногие, - потом нужно было пересечь равнину, чтобы достичь монастыря. Толпа едва не оттерла супругов друг от друга – тогда муж Марины выхватил меч и стал грозить им тем, кто обезумел от страха; Марина же схватилась за кинжал. От этой четы мирные люди теперь отскакивали, как от врага, и они смогли едва ли не силою проложить себе путь к спасению.

Знакомый монах отпер маленькую железную дверь в толстой каменной стене и пропустил беглецов – а тем временем в городе уже поднялись страшные крики, к которым успела привыкнуть нежная Иоана: хозяев Брашова, не столь расторопных и безжалостных, как семейство Кришан, до последнего молившихся о чуде, сажали на кол посреди главной площади…

Упивавшиеся разбоем, насилием и государевым правосудием завоеватели отвлеклись – и пропустили беглецов. Была еще не ночь, хотя и смеркалось, - но небольшой отряд смог незамеченным преодолеть путь до монастыря.

И там они были вынуждены остановиться – у Марины кончились силы; хотя она и горела возбуждением, и жажда крови при виде избиения взыграла в ней вместе со страхом. Однако пережитого было слишком много для женщины. В святой обители им дали подкрепиться и предоставили постели; иначе они просто не преодолели бы подземной дороги.

Муж Марины вздремнул тоже – и он, как дочь Кришана, очень устал; но, отдыхая, стерег сон их обоих. Едва ли, конечно, князь мог бы напасть на святое место, каким бы отъявленным злодеем ни был… но готовиться следовало ко всему.

И через два часа после того, как спасенные уснули, их разбудили с криком:

– Бегите! Конники Дракулы во главе с самим князем скачут к монастырю – скорее спасайтесь, вы навлечете погибель на себя и на нас!

Беглецы спустились в подвал, где за массивными дубовыми, окованными железом дверями начинался подземный ход. Монахи со многими благословениями отправили господ Трансильвании через эти двери; и с облегчением заперли их за ними. Теперь ни один человек, кроме того, кто решился бы на самый тщательный обыск монастыря, не смог бы выследить бежавших.

Князь Влад таким святотатцем не был – и, получив благословение настоятеля, за которым и явился в православную обитель после своих деяний, отбыл вместе со своими победоносными воинами.

========== Глава 16 ==========

Марина, держа узел с вещами – она захватила столько драгоценностей, сколько смогла, - шла следом за мужем, который освещал им путь. У Марины, а также их слуг, были запасные свечи; но они не решались озарить ими всю дорогу: испытывая благоговение перед священным местом и его тайнами. Однажды они миновали раку – покоившийся в нише серебряный ларец с мощами какого-то безымянного святого; Марина размашисто перекрестилась, минуя их, хотя вид иссохшей белой плоти вызвал у нее скорее содрогание ужаса, чем священный трепет.

Потом Марина вспомнила, что если погаснет светильник, который несет муж, они останутся в полной темноте – и едва ли сумеют добыть огонь снова! А если там, впереди, поджидают враги?..

– Василе! – громким шепотом позвала она. – Василе, дай нам твою свечу, зажечь еще!

Муж остановился.

– Что ты говоришь, Марина, - мы не можем касаться святых тайн!

– Никто и не предлагал тебе касаться святых тайн, - громко и раздражительно ответила Марина; от звука ее голоса все вздрогнули, казалось, он мог вызвать обвал. – Ты понимаешь, что если твоя свеча погаснет, мы все тут можем погибнуть? В церкви всегда возжигают огонь во славу Господа!

Муж рассердился – но сдержался и ничего больше не возразил; он позволил Марине, а следом и еще двоим своим людям зажечь свечи от его собственной.

Стало видно гораздо дальше – ход, казалось, не имел конца; зато обнаружилось боковое его ответвление: черная дыра, в которую свет провалился. У Марины округлились глаза при виде таких монашеских тайн; но она, как перед тем муж, сдержалась и ничего не сказала.

Потом они отдались трепету подземного путешествия – слух, зрение, даже тело сделались болезненно чутки, ловя каждый ветерок, каждый посторонний звук. Однажды Марина вскрикнула и остановилась, переполошив остальных.