— Оно было без подписи?

— Похоже на то. Твой отец требовал сказать, кто его написал. Внезапно все вокруг стали его врагами, и он ничего не желал слышать. Бен Крок нашел письмо в своей дневной почте и отдал отцу, но сказал, что больше ничего не знает.

— Что там говорилось?

— Твой отец никому не позволил его прочесть. — Дядюшка Майлз покачал головой. — По пути домой он продолжал утверждать, что кто-то следил за ним, кто-то его предал, читал его бумаги. А когда мы вернулись домой… он бросил письмо в огонь.

— А вот и ты, Фейт! — Миртл находилась в гостиной с портнихой. — Вот черное батистовое платье, которое тебе подойдет, если его немного расставить и перешить на тебя.

Фейт уставилась на небрежно брошенный на кресло наряд. Судя по всему, его уже носили. В этом платье уже кого-то оплакивали.

— Мама… я могу поговорить с тобой?

— Разумеется, — рассеянно ответила Миртл, не поднимая глаз от альбома с моделями, демонстрирующего элегантных женщин в траурных платьях, отделанных крепом. Она ткнула пальцем в изображение нужного фасона и передала альбом портнихе. — Вот это, модного кроя. Я никак не могу отказаться от такого кринолина. И вы уверены, что мы не можем использовать блестящий шелк? Неужели все должно быть таким тусклым и скучным? — В крепе и правда было что-то замогильное. Казалось, он высасывает свет.

Портниха заверила ее, что других вариантов нет, и Миртл смирилась.

— И все такое дорогое, — тихо пробормотала Миртл себе под нос. — Но мы должны соблюсти все приличия. Миссис Веллет, наверняка где-то на Вейне должен быть старый креп по сниженной цене?

— Я наведу справки, мадам… но люди не любят держать его дома, когда траур заканчивается. Говорят, это к неудаче. Кроме того, мадам, креп служит недолго. Он быстро изнашивается, а то и вовсе разваливается, если его постирать или если попасть в нем под дождь.

— Мама, пожалуйста, можно поговорить с тобой наедине? — Фейт не могла сдержать нетерпение.

— Да, Фейт, конечно. Как только с тебя снимут мерки.

Фейт пришлось стоять, стиснув зубы, пока на нее прикидывали бомбазин, [11] затем легкую полушерстяную ткань, черные ленты и обмеряли ее сантиметром. Она была вынуждена слушать, как мать препирается и пытается лавировать между крайней расточительностью и поразительной скаредностью. Да, ей, безусловно, нужен черный шифоновый зонт. Но нет, украшения из черного стекла вполне подойдут вместо гагатовых. Да, ей совершенно точно нужен капор с дополнительными лентами. Но нет, семье совершенно ни к чему избыток черной одежды, они покрасят в черный кое-что из имеющихся вещей. Наконец портниха ушла.

— В чем дело, Фейт? — Миртл секунду рассматривала дочь. — Ты совсем бледная! Попрошу миссис Веллет принести тебе немного бульона.

— Я хотела поговорить с тобой насчет отца и его падения с утеса…

Крайняя обеспокоенность резко схлынула с лица Миртл. Она быстро подошла к двери, открыла ее и снова закрыла.

— Ни слова, — твердо и спокойно произнесла она.

— Но…

— Ни слова об утесе — в моем присутствии или в присутствии кого бы то ни было еще.

— Я нашла следы на вершине, — настойчиво продолжила Фейт. — Я думаю, случилось что-то ужасное…

— Это не имеет значения! — взорвалась Миртл. Она закрыла глаза и испустила долгий вздох, а затем продолжила тихо, но едва сдерживая волнение: — Я знаю, тебе трудно это понять, но сейчас имеет значение только то, как все это выглядит со стороны. У нас есть наша версия. Она и есть правда.

Фейт поглотила волна разочарования и отвращения. Зачем она вообще стала говорить с матерью? Чего она ожидала? Что еще могла рассказать Фейт? О пистолете, о том, как ее отец хотел вернуться домой до полуночи, о его отчаянном стремлении спрятать загадочное растение… Она ничего не могла рассказать, не раскрыв тайны отца. Выходя из комнаты, Фейт оглянулась и увидела, как Миртл примеряет черную бархатную ленту на шею. В этот миг Фейт ненавидела свою мать.

Ближе к вечеру явился Клэй с фотоаппаратом, треножником и чемоданчиком с химикатами. Его сын Пол, запыхавшись, тащил разнообразные подставки следом за отцом. Им предстояло сделать фотографию на память, семейную фотографию. Возлюбленный отец со своей семьей. Снимок, который они будут показывать друзьям и родственникам, открытка, которую можно послать знакомым. Фейт вспомнила, как Пол Клэй в лавке показывал ей посмертные фотографии и наблюдал за ее реакцией. Сейчас он не проявлял никакого желания встретиться с ней взглядом, так же как и Фейт.

Преподобного Эразмуса Сандерли перенесли для фотографирования в гостиную. Поправили его одежду и искусно уложили волосы, чтобы скрыть рану на виске. Как долго он был осью, вокруг которой вращался весь дом. И теперь Фейт было больно видеть, как его перекладывают с места на место, словно куклу. Сейчас преподобный важно сидел в огромном кресле, положив руку на открытую Библию. Миртл смиренно сидела рядом с ним на обтянутом тканью стуле с высокой спинкой. Вдовий наряд еще не закончили усаживать на ее фигуру, но она оделась во все самое темное — темно-синее платье и черную шаль. Она была очень хороша в своем горе, и Фейт ненавидела мать за самообладание. Говард ссутулился у их ног, и, чтобы отвлечь его, ему в руки дали деревянного льва. Фейт видела только его склоненную головку и изгиб напряженной спины. Челюсти льва клацали: клац-клац-клац — снова и снова.