– Аена, милая, я смогу?

– Сможешь, малыш. Успокойся. Просто вспомни: там, где открываются ворота на небеса, тебя будут ждать. Вспомни себя. Я люблю тебя малыш, и я всегда с тобой. И ты должен верить, верить, что смерть порой ценнее такой жизни...

Я больше не дышал, сознание ускользало, но я улыбался. Тьма входила в меня, а я шептал про себя:

– Я виноват перед вами, люди... Моя жизнь - не искупление. Отнюдь. То, что я совершил, не искупается кровью. Я люблю вас люди, люблю, пусть от моей любви всем только хуже, но я люблю! И хочу, чтобы вы любили друг друга, любили, ведь только отдавая частичку себя, мы впускаем в себя свет. Как поздно я понял простые истины... Я умираю, люди, но уношу с собой тьму. Вы можете начать заново, но не ошибитесь...

Тьма все вливалась в меня и растворялась. Я слышал стоны пиявки, видел, как падают обессиленные ненавистью люди, как полыхают костры, как стонет мир. Я собирал всю мразь в себя, и эта боль не могла сравниться ни с чем. Смерть будет блаженством, когда эта пытка закончится, вот только я не посмею войти туда, где меня не ждут. Я не заслужил.

Я впитывал тьму, не замечая. Пальцы на моем горле все сжимались, я уже не дышал, но боли в легких не чувствовал за невероятными муками. Я уже не жил, я просто впитывал и уничтожал, испытывая облегчение от боли. Я искупал свою вину, и пиявка, понимая, что ей не выжить, послушно исчезала, а от ее воя содрогался весь Аркус.

Наконец последний клочок того, что отделяло нас от света, растворился, рассыпаясь золотыми искрами, и Аркус вздохнул спокойно. Золотая пыль оседала на черные от пепла горящих кострищ земли, а люди, обессилев, падали. Все равно крошечные частички тьмы остались, и эта мразь никогда не покинет нас. Но теперь, люди, в ваших руках ваши души. Вы ведь не впустите в ваши сердца эту жуткую дрянь? Вы ведь выберете верный путь? Я верю, что да. Верю, что однажды все самые крошечные лоскутки тьмы рассыплются золотой пылью. Верю, и это все, что мне остается. Это и так слишком много для человека, перед мутным от собственной крови взором которого лежат единственный друг и бывшая возлюбленная, в изодранной одежде и со следами ушибов и укусов. А на шее размыкаются вдруг пальцы любимой, и она опускается на колени, горько-солеными слезами заливая мое бездыханное тело.

– Любимый мой, ты справился, - вот и все, что она сказала, роняя слезы на горящее от боли лицо. А потом сняла Венец с моей головы и отбросила его в сторону. С глухим звоном он прокатился по полу. Бесполезное орудие. Нежные губы коснулись моих, и я блаженно окунулся в смерть. Я сделал то, что должен был...

Глава 25.

Князь Артирус.

– Простите, повелитель, но вам придется жить. Я понимаю, вы разочарованы, но судьба распорядилась так, - насмешливый голос Теодуша сквозь пелену кровавой темноты и нещадный шум в ушах. Я с неудовольствием мотнул головой, а в груди отчего-то комом нарастала досада. Даже умереть спокойно не дают!

– Перевернутая лодка на зеленой поляне будет ждать тебя, ирвен Виктор. И когда-нибудь дождется, только не сейчас. Тогда, когда ты с полным правом сможешь назвать себя Ищущим, который нашел. Героической смерти для этого мало, ирвен. Для этого нужна долгая героическая жизнь.

Я наконец смог разомкнуть глаза и разглядеть полутьму задернутых штор, заботливо склонившихся надо мной а'рантьяков и сидящего у края кровати Теодуша. Он был в домашнем халате, весь в примочках и бинтах. Но родные глаза искрились смешинками, а полные губы мягко улыбались. Я не мог злиться: взгляд был слишком понимающим. Да, ты прав, друг, прав, Хогг тебя подери! Нелепое ругательство, которое и не ругательство вовсе, нелепая злость, переходящая в благодарность. Пожалуй, я разочарован. Ждал, что обрету вечность, а вместо этого придется еще поиграть. Или нет? Теперь уже не поиграть - пожить.

– Я справился? Или не оправдал твоих ожиданий?
– с трудом разлепляя губы, произнес я. Теодуш наклонил голову, лукаво щурясь.

– Справился, справился. Приятно не ошибаться, даже как-то самоуверенность прибавилась. Уфф, так меня гордецом сделать можно!
– похлопывая себя по толстому животу, усмехнулся Теодуш. Я улыбнулся. Забавная история: кто бы мог подумать, что я, великий и могущественный Виктор, был пешкой в игре сумасшедшего поэта Теодуша. Ведь все было продумано изначально именно им, князем Артирусом, последним а'рантьяком прошлого века, заслужившим вечность и ставшим человеком. Именно он, пройдя Город, увидел ошибку Хогга и понял, что если медлить, то мир погибнет в черной трясине. Так как вся сила Хогга была отравлена, пришлось лишить всех спектрумов силы. Но эта мера была временной. Для удачной партии нужна была особая шахматная фигура. Пешка, возомнившая себя ферзем, однако готовая отдать себя для удачного завершения матча. И я стал этой пешкой. Я удивлялся тогда, что ни в чем не повинного поэта отправили на верную смерть, и что никто из каторжников не узнает его. Действительно, Теодуш пришел в этот караван, чтобы вести меня в верном направлении. Отсюда и знание древних слов и обычаев, отсюда и умение найти ключики к моему сердцу. Обличие глупца, вот мудрость мудреца. А Теодуш, вернее Артирус - мудрец, каких стоит поискать. Идея создать Венец Правосудия зрела в его голове давно. Венец был задуман как ловушка для пиявки. И Теодуш прекрасно понимал, что и сам попадет под ее влияние, поэтому написал мне подробное письмо, которое и передала мне Зефира. Вот только одно вызывало жгучую досаду: я обрел могущественного покровителя, но терял друга. И еще... Хогг, до чего же обидно чувствовать себя пешкой! Особенно в руках лучшего друга, казавшегося... ах уж эта моя самоуверенность!

– Ты злишься на меня?
– прищурив глаза, спросил Артирус. Я сдул с лица прядь волос и попытался честно ответить на этот вопрос: для начала - самому себе. Хм... А вот и не злюсь. Что весьма странно, если учесть, что мной попросту играли.

– А тот наемный убийца был заказан тобой?
– зачем-то спросил я. Теодуш вдруг просиял:

– Ты и правда злишься именно на это?
– я тоже улыбнулся.

– Да нет, за это я благодарен. Но мог бы сказать мне раньше, чтобы я хотя бы не питал надежд, будто сам решаю за себя.

– Ты решал сам. Я только пытался предугадать каждый твой шаг, решение же всегда оставалось за тобой, ирвен. И твоя победа - всегда твоя. А вот если бы я посвятил тебя в этот план, ты бы, пожалуй, назвал меня безумцем и попросту прибил. Я не прав?
– я тяжело вздохнул.

– Прав. Только можно я буду называть тебя Теодуш? Артирус мне не нравится, - буркнул я, чем вызвал громкий заливистый хохот. А потом я спросил:

– А зачем ты накладывал чары воскрешения?
– вот сейчас в голосе прозвучала нескрываемая обида.