Чтобы ослабить натяжение троса, Доронин, приоткрыв дверь в машинную будку, приказал Алексею запустить мотор (пограничникам нередко приходилось задерживать моторные боты, и вся команда «Вихря», исключая новичков, была обучена обращению с моторами).

Мотор чихнул раз пять, прежде чем ритмично застучали клапаны, но Доронин не слышал этого — кавасаки зарылся носом в очередную волну. Тяжелый гребень загнулся, с грохотом обрушился на палубу, ударился о будку так, что она затрещала, и накрыл пригнувшегося боцмана. Волна была так тяжела, словно по спине прокатились пятипудовые мешки. Доронин согнулся в дугу, но не выпустил из рук румпеля руля.

Баулин не зря думал, что его ребяткам на кавасаки куда труднее, чем на «Вихре». Волны почти беспрерывно покрывали маленький бот, он ковылял, трещал, кланялся, переваливался с боку на бок, нырял и все-таки выкарабкивался на свет божий, слушаясь твердой руки Доронина, как взнузданный конь слушается опытного наездника.

Площадка рулевого находилась на самой корме, за будкой машинного отделения, и, борясь с крутой волной тайфуна, прищурив глаза, весь напружась, Семен то и дело больно ударялся лбом, щеками и носом в дверь будки и не мог уж разобраться — от океанской ли воды или от крови у него солоно на губах и во рту, вода или кровь застилает ему глаза.

Только бы не выпустить румпель руля, только бы удержать румпель!..

Не легче, чем Семену Доронину на палубе, было и Алексею Кирьянову в будке. Машинное отделение называлось так будто в насмешку. В середине узкой низкой будки находился мотор, в проходах по сторонам его можно было стоять только боком, пригнувшись, чтобы не ударяться головой в потолок, обитый листами толстой жести. К тому же Алексей находился в этой тесноте не один — с него не спускали глаз двое «рыбаков», обозленных и, как то понимал Алексей, готовых на любую подлость.

От непривычного напряжения сводило шею, и того гляди упадешь во время крена на рычаги или на горячие цилиндры мотора или сунешься рукой на раскаленные шары зажигания. Грудь спирало от духоты, от копоти, в носу и глотке першило от испарений бензина, от вони перегретого машинного масла.

Беда пришла, когда кавасаки вслед за «Вихрем» угодил в «толчею», в самый центр циклона. Бот закачался во все стороны, как ванька-встанька, и тут-то вдруг и сорвалась с болтов расположенная в носу сетеподъемная машинка. Со всей силой двухсот пятидесяти килограммов стальная штуковина скользнула наискось по палубе и, задев краешком (только краешком!) угол будки, проломила его.

Не думая уже о том, что можно упасть на мотор, Алексей скинул бушлат и, как пробкой, заткнул им пролом. В этот-то момент один из «рыбаков» выхватил из пазов в стене гаечный ключ и наотмашь ударил Кирьянова. Не накренись кавасаки — удар пришелся бы по голове. Падая на пол, Алексей успел громко вскрикнуть.

Бросив румпель — тут уж мешкать некогда! — боцман рванул дверцу машинного отделения и бросился на помощь товарищу. Пока он протиснулся между мотором и стенкой туда, где на полу боролись Кирьянов и один из «рыбаков», второй проскользнул с другой стороны мотора на площадку рулевого, захлопнув за собой дверь, запер ее щеколдой и, ухватившись за выступы трюмного люка, рискуя быть смытым за борт, пробрался на нос и сбросил с крюка буксирный трос.

Будка тускло освещалась висящим под потолком фонарем. Скрутив «рыбака», Доронин ринулся обратно. Кавасаки неуправляем, его вот-вот перевернет! Однако дверь оказалась запертой. Раз, два, три! Семен с остервенением ударял плечом в крепкие, обитые листами жести дубовые доски и наконец-то сорвал дверь с петель…

Освобожденный от тяжести за кормой, подгоняемый ветром, «Вихрь» стремительно мчался на юг. Неожиданно совсем рядом из темноты вынырнул силуэт первого кавасаки. Сторожевик настиг его, поравнялся, включил прожектор. Лишь бы не ударило волной о борт!

Баулин махнул рулевому Атласову, тот понял, прицелился взглядом к плящущей метрах в полутора от «Вихря» палубе бота и прыгнул.

Атласов появился вовремя — положение Доронина и Кирьянова было критическим: сбросив буксирный трос, «рыбак» отпер кубрик, и остальные нарушители выбрались уже на палубу.

На втором кавасаки дело обстояло лучше, чем ожидал Баулин: Ростовцев по-прежнему стоял у штурвала, держа бот в разрез волнам, Левчук — у запертого кубрика…

На рассвете шторм начал сдавать. За кормой сторожевика качались на волнах кавасаки, будто за ночь ничего не произошло.

— Ну, брат, и командир у нас! — глубоко вздохнув, сказал Алексей, потирая ушибленное плечо.

— А что тут особенного: для капитана третьего ранга это самая обыкновенная операция, — ответил Доронин, поворачивая румпель, чтобы поставить бот в кильватер «Вихря». Посмотрев на кубрик, в котором снова были заперты нарушители, боцман добавил:

— Ваша карта бита!..

— А «Хризантема»? — напомнил Кирьянов.

— Не все сразу, — нахмурился Доронин, — Повадился кувшин по воду… Поймаем и «Хризантему».