Полтора суток боролся «Вихрь» с волнами, ветром и битыми льдами, поневоле отходя к югу. Когда же шторм утих, наконец, обледенелый, побитый тяжелой холодной волной сторожевик не смог пробиться к оставленной в бухточке шхуне — путь преграждали торосы…

— Веселей, чем у бабушки на свадьбе! — проворчал боцман Доронин.

Наступал ранний январский вечер, а шторм и не намеревался утихать. Нечего было и надеяться, что «Вихрь» придет сегодня за «Хризантемой».

— Где наша не ночевала! — ухмыльнулся Доронин, оттирая щеки и уши.

Бухточка скорее походила на ловушку ставного невода, чем на спасительную гавань. От океана ее отделяла невысокая каменистая гряда, шириной метров в семь, не больше. Ударяясь о гряду, огромные волны перехлестывали через нее и окатывали притулившуюся за ней шхуну ливнем холодных тяжелых брызг до верхних рей фок-мачты, если не до клотика.

Алексею Кирьянову было не до смеха — выбивая на обледенелой палубе чечетку и размахивая руками, он никак не мог согреться.

Дверь носового кубрика сотрясалась от беспрерывных ударов. «Ловцы» вопили, что они замерзают, и требовали затопить печку и принести горячий ужин. Из всех голосов выделялся пронзительный фальцет шкипера.

— Образованный господин, — кивнул боцман на дверь: шкипер выкрикивал ругательства и на японском, и на английском, и на русском языках. Вперемежку с бранью он требовал, протестовал и взывал к гуманным чувствам «красных пограничников».

— Две недели в нервном санатории, и синдо [15] будет здоров, — выдавил, наконец, из себя Алексей.

— Плюс два года за решеткой без права передачи, — уточнил Доронин.

Однако шутки шутками, а нужно было что-то предпринимать. Приказав Кирьянову встать с автоматом на изготовку у двери в кубрик, Семен притащил из камбуза в корзине угля и, вежливо предупредив японцев, чтобы они не рыпались, передал им корзину и коробок спичек. Когда в железной печке затрещал огонь, боцман потребовал коробок обратно: «Со спичками баловать не положено».

Вскоре разгорелась печка в камбузе и был разогрет бульон из кубиков и чай.

Бульонные кубики, галеты и шоколад говорили пограничникам не меньше, чем новенькое заграничное белье экипажа, — обычно ловцы и матросы японских шхун питаются вонючей соленой треской и прогорклой морской капустой.

— Усиленный рацион шпионского образца! — буркнул Доронин.

Они с Алексеем тоже по очереди поужинали в камбузе.

В том же камбузе они и будут отогреваться по очереди. Через каждые два часа. Так решил боцман. Можно, конечно, было располагаться на отдых в кормовой кают-компании — два мягких кожаных кресла, все удобства, но, во-первых, следовало экономить уголь, а, во-вторых (и это главное), от камбуза ближе к кубрику с арестованными. Мало ли что может случиться…

Сняв с ходового мостика красный и зеленый бортовые фонари и белый гакабортный фонарь с кормы, Семен дополна заправил их маслом, зажег и поставил на палубе напротив тамбура в носовой кубрик, прикрыв с боков от брызг и ветра бухтами манильского троса и парусами.

Из шкиперской кладовой были извлечены запасные парусиновые плащи.

— Теперь нам сам «Егор, сними шапку» не страшен, — сказал боцман, первым заступая на ночную вахту.

— Какой Егор? — не понял Кирьянов.

— Так мой батя норд-ост кличет.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что волны все окатывали и окатывали шхуну ливнем брызг, и она обледенела, потеряв всю свою недавнюю красоту. Раз десять начинал сыпать сухой снег, и пограничники не успевали очищать от него фонари.

Зато с рассветом посыпались неприятности, как горох из худого мешка. Шторм не утихал ни на минуту. Бухточку начало забивать обломками льда. Они с грохотом громоздились один на другой, подпирали со всех сторон шхуну, и она заметно накренилась на левый борт. Крепкий корпус потрескивал. В кормовом трюме обнаружилась течь. Если бы двигатель работал, можно было бы пустить в ход мотопомпу, но «если бы», как известно, в помощники не годится.

Кое-как законопатив трещину паклей и откачав часть проникшей в трюм воды ручной помпой, Доронин поспешил на стук и вопли арестованных к носовому кубрику.

— Роске, роске! — кричал перепуганный шкипер, — Летаем воздух! Бомба! Ба-бах! Будет взрыва!..

Взрыв? Бомба?..

— Тихо! — прикрикнул боцман, — Говорите реже и не все сразу.

«О какой бомбе вопит синдо?» Во время обыска на «Хризантеме» не было найдено ни одной бомбы.

И тут Семена осенила страшная догадка. Это действительно вроде бомбы! В трюмном отсеке под фонарной и малярной кладовкой хранятся банки с карбидом. Обычно рыбаки заправляют карбидом плавучие фонари на ставных неводах «Ако-Мари». По ночам фонари обозначают линии невода, оберегая его таким образом от судов. Соединись карбид с водой, и точка — взрыв!..

Выбросить тяжелые банки с карбидом за борт нельзя, они разобьются о торосы — и опять-таки взрыв или пожар.

Вспотев от тяжести и страха, Семен перетащил все банки из трюма в штурманскую рубку. Теперь, даже если шхуна полузатонет и ляжет на грунт, вода не дойдет до карбида (измерив глубины по бортам шхуны, Доронин несколько успокоился — вода не покроет и палубы).

Ликвидировав очаг возможной опасности, так Семен назвал склад карбида, боцман перелез через фальшборт на торосы и сфотографировал «Хризантему».