Шрифт:
— У тебя два новых ордена? — изумленно и завистливо сказала женщина, глядя на его грудь голубыми невинными глазами, чистоту которых он когда-то так любил, — А у моего растяпы ни одного. И, наверное, никогда не будет. Не умеет он устраиваться… Куда же ты. Сережа? — и она призывно протянула к нему полные белые красивые руки…
Не сказав ни слова. Завьялов повернулся и вышел.
Вечером он все рассказал другой.
Я шагал по улицам Мельбурна и не видел Австралии. Передо мной был большой город с населением свыше полумиллиона, с красивыми прямыми улицами, с высокими каменными домами. На главных улицах нижние этажи были сплошь заняты нарядными магазинами. Как и во многих южных городах, почти везде над тротуарами укреплена на столбах легкая кровля для защиты товаров, а попутно и пешеходов от палящих лучей солнца.
25
Роберт Ильич Глан (1892–1957) родился в семье учителя музыки в г. Вильнюсе. Окончив гимназию, семнадцатилетним юношей он отправился в поисках работы в Америку, где долгие годы вел скитальческую жизнь как чернорабочий, батрак, матрос. В десятых годах нашего века, нанявшись матросом на британское грузовое судно «Аррино», побывал в Австралии. Публикуемый здесь очерк описывает впечатления автора о пребывании на этом отдаленном континенте.
В 1925 г. Глан вернулся на родину, окончив перед этим политехнический институт в США, и с тех пор работал инженером на предприятиях автомобильной и оборонной промышленности. — Прим. ред.
26
иллюстрации М. Клячко
Но где же австралийская экзотика?. Недаром Жюль Верн назвал Австралию страной, где все происходит наоборот. И действительно, это страна, где деревья не дают тени, а травы заслоняют солнечный свет, где птицы лишены крыльев, а звери несут яйца и щеголяют клювами, где медведи похожи на белок, а ящерицы на крокодилов; страна, где детеныши кенгуру живут в сумке своей матери, где раковины улиток завиваются не направо, как обычно, а налево, где пчелы лишены жала и где даже лебеди и те черные.
Чтобы обдумать свои дальнейшие планы, я направился в городской парк Валумалу, расположенный на берегу живописной бухты. Был праздничный день — первый день Рождества. Солнце палило невыносимо — ведь и времена года в Австралии наступают по сравнению с северным полушарием наоборот. Самое холодное время года приходится на июнь и июль, а разгар лета бывает в декабре и январе.
В городском саду было мало прохлады, и только дувший с моря легкий ветерок приносил некоторое облегчение. На выжженной солнцем траве между низкорослыми деревьями стояли небольшие группы людей и о чем-то оживленно спорили. Это, как я узнал впоследствии, был своего рода клуб под открытым небом, куда по вечерам и по праздникам сходились люди разнообразных убеждений побеседовать и поспорить на самые различные темы. Особенно многочисленной была группа, собравшаяся под низким узловатым деревом, издавна называвшимся «деревом знания». Подвизавшиеся здесь ораторы не были официальными представителями каких-либо организаций, а выступали исключительно на свой страх и риск. Не удивительно поэтому, что многие выступления имели зачастую курьезный характер.
Когда я подошел к «дереву знания», слово взял щеголевато одетый молодой человек с таинственным прозвищем Сфинкс, называвший себя анархистом. Он пытался устроить диспут на довольно неуклюже сформулированную тему: «Ведет ли анархизм к варварству и убийству?» По-видимому, он и сам не имел ясного представления о том, куда ведет анархизм, и поэтому говорил главным образом о себе лично и настойчиво ставил себя в пример в части соблюдения безупречной чистоты и гигиены. Он показывал свои выхоленные руки, выворачивал наизнанку свою белоснежную рубашку и предлагал слушателям осмотреть его носки и белые туфли.
— Все это очень хорошо, — заметил стоявший вблизи пожилой рабочий, очевидно хорошо знавший оратора, — но никто не видал, чтобы ты хоть раз приложил эти руки к какой-нибудь работе!
У другого дерева отчаянно агитировал тощий долговязый вегетарианец, старавшийся убедить своих слушателей в том, что человек должен стать поближе к природе и питаться только молоком.
— Для чего же тогда природа дала нам тридцать два крепких зуба? — спросил его с недоумением один из присутствовавших.
— Для того, чтобы жевать молоко, — раздался возглас из толпы, и слушатели со смехом стали отходить к другим группам спорщиков в поисках более интересного.
Не следует, однако, думать, что дискуссии в парке Ва-лумалу всегда протекали в такой же мирной обстановке и что в Австралии существует подлинная свобода слова. У «дерева знания» я познакомился с рабочим, который рассказывал мне про весьма назидательный инцидент, происшедший во время одной из крупных забастовок, столь частых в истории рабочего движения Австралии.
Полиция повсеместно разгоняла уличные митинги бастующих и немедленно арестовывала всякого, кто пытался склонить рабочих к забастовке. Один из членов стачечного комитета решил перехитрить полицию и перед началом своего выступления попросил приковать себя цепью к фонарному столбу. Пока одураченные полицейские возились с цепью, мужественный оратор продолжал говорить и закончил свою речь словами:
«Вот какова свобода слова в Австралии: человек имеет возможность высказать правду, только сидя на цепи!»