Тот момент, когда понятие «правильно» и понятие «хорошо» не имеют ничего общего, и ты ничего не можешь с этим поделать.

— Скажете про нас директору? — спросил он после продолжительного молчания.

— Нет, — качнул головой Дирборн. — С вас хватит наказаний. Будем считать, что я доверяю тебе достаточно, чтобы быть уверенным, что ты ничего никому не расскажешь. Не нужно, сынок, сеять панику, да? И твой друг, я надеюсь, тоже слышит меня.

Обездвиженный Сириус лежал на земле, ненавидяще глядя в одну точку. Люпин не знал, как у него это получалось, но даже парализованный, Блэк излучал такую ярость…

— Сделаем так. Ты отнесешь парня в школу. Тем же ходом, которым вы пришли. Да-да, вы втроем. Не дело девчонке сидеть на холодной земле в засаде, война — не женское дело.

Люпин только усмехнулся — старик плохо знал Эмили.

— А я, — продолжил Дирборн, — ничего не скажу Дамблдору. Но если вздумаете вылезти из школы еще раз, а вы вздумаете, сделайте это так, чтобы я не видел. А я буду смотреть в оба.

Люпин кивнул снова, нагнулся за Блэком, взвалил его на плечи и побрел в сторону хода.

В голове все еще гулко и тяжело гремели страшные слова:

«— Есть пострадавшие?

— Не можем найти некоторых. Они пропали вместе с нашими мракоборцами.

— Кто?

— Силверстоун, Джинджер, МакКиннон, Эванс…»

Эванс. МакКиннон.

Господи, только бы не родители Лили. Только бы не Марлин.

Только бы не Паркер.

*

Эмили шла по ходу, стуча зубами так громко, что Люпин попеременно оглядывался на девушку. Но и сказать ему было нечего.

А что тут скажешь?

Эмили, все будет хорошо, с твоими родителям все в порядке, потому что я не слышал их фамилию?

А если просто не расслышал? А если Дамблдор не назвал ее? А если он просто еще не знает? А если…

— Откуда он знает, ученики из каких семей есть в школе? — голос Эмили прозвучал как всегда. Спокойно, ровно, с ноткой презрительности. Но в этот раз Люпин ему не поверил.

— Списки, — через некоторое время сказал он, вспоминая. — В Министерстве есть списки магглорожденных волшебников. Так они отсылают нам письма. Сначала Дамблдору, потом нам.

— Ясно.

— Я думаю, их уничтожили уже. Эти списки. Сразу после первой атаки.

Эмили в ответ промолчала. Понимала, что снять копии с этих списков было бы не так уж и трудно.

— Стой.

Ремус остановился как вкопанный, и Паркер налетела на него на полном ходу, но парень даже не сдвинулся с места. Ремус повернулся к Эмили, ненароком стукнув Бродягу головой о стену. Глаза Ремуса сияли.

— Что такое? — Эмили отшатнулась.

— Твои способности! Они обнаружились слишком поздно. Обычно волшебный талант виден уже в пять-шесть лет, и с этого момента Министерство ведет наблюдение за ребенком, но тебя, тебя-то они не заметили!

— Я не понимаю.

— К тебе пришел Дамблдор, лично. Вероятно, всплеск магии произошел слишком поздно, а Министерство решило на всякий случай проверить тебя. Но это не значит, что тебя внесли в списки!

Эмили замерла. Постепенно, медленно-медленно, уголки ее губ приподнялись в робкой хрупкой улыбке.

— Да, не значит…

Иногда чувство надежды — неясной, неуверенной, такой отчаянной надежды может быть сильнее всех прочих.

— Только если Малфой им не сказал про меня лично, — тихо закончила она. И улыбка ее тут же погасла, будто кто-то сказал: «Нокс!»

— Мысли, как он, — пожал плечами Ремус, цепляясь за любые доводы. — Ему нужно снять твое заклятие, и, судя по всему, Лорд эту проблему еще не решил. Значит, он либо захочет разобраться с тобой лично, либо попробует использовать твоих близких для достижения цели, но это значит, что они должны быть еще живы.

Звучало все это кошмарно меркантильно и страшно, но сейчас, в этот момент, эти слова были голосом утешения и надежды.

— Да, наверное, ты прав, — пробормотала Эмили и тут же резко сменила тему: — Может быть, расколдуем Блэка?

— Давай, — кивнул Люпин. — Осторожно, сейчас будет очень громко и очень больно.

*

Поместье Малфоев, вечер

— Мой Лорд, — Люциус преклонил колено перед волшебником.

— Люциус.

Повисло тяжелое молчание. Вальбурга возвышалась за спиной Малфоя, как безучастный беспощадный палач. Ее сухую худощавую фигуру обтянуло черное платье-перчатка, глаза были прикрыты сеткой, на тонких руках сверкали тяжелые браслеты из белого золота.

— Я сочувствую твоей утрате, Люциус.