Коля резко поднялся, подошел к самой воде. Хотелось бросить ей в лицо что-то обидное. Но какое-то непонятное чувство сдерживало.

За его спиной послышались тихие шаги. На плечи легли теплые ладони Веры.

Хотел сбросить ее руки, крикнуть ей: «Вон!..»

Но ничего не сказал, рук не сбросил.

— Прости... Мне хотелось только побыть с тобой, поговорить. А потом... Ты имеешь право меня судить. Я сама себя осуждаю. Я обо всем признаюсь Лизе... Обо всем. И больше мы никогда не встретимся... Если вы поженитесь с Лизой — я уйду из дома... Уеду из этого города. Но ты прости. Не надо на меня сердиться.

Голос ее дрожал, но она не плакала. И вдруг Коле стало жалко ее. И не только ее. Жалко этого вечера, хороших слов, хороших мыслей. И именно потому, что он испугался этого чувства, тихо сказал:

— До свидания, Вера...

Она сняла руки с его плеч. Побежала под осокорь, упала в траву. Ну, чего же ты стоишь, Коля?.. Иди, иди отсюда как можно скорее. А она?.. Останется здесь со своими слезами? Нет, это похоже на бегство. От кого? От нее или от самого себя?.. Как бы там ни было, но ты не имеешь права оставлять ее одну здесь, на пустынном берегу.

Коля подошел к Вере. Она лежала, положив лицо на руки. Последние щепки догорели, костер погас. Луна то показывалась из-за облака, то снова пряталась. Коля сел возле нее, подпирая спиной ствол тополя. Во рту было горько. И только сейчас заметил, что жует ивовый лист. Выбросил его, тихо сказал:

— Не надо. Не плачь. Пойдем домой...

А она молчала. Он склонился над ней, положил руку на голову.

— Пойдем...

Она встала, взяла его руки в свои.

— Да, Коля... Да... Только куда девать сердце?.. Послушай, как оно бьется.

Она приложила его руку к груди. И Коля не оторвал руки. Все тело вдруг пронзило сладкое, пьянящее, незнакомое чувство. Оно нахлынуло неожиданно, завладело его существом властно, жестоко. Он задыхался от чего-то безудержного, болезненного, захватывающего и уже не мог заставить себя оторваться от нее. Нет, он сейчас не способен был о чем-то размышлять. Ему хотелось дышать ею, пить воду из ее уст, оплести себя душистым волосами, как золотой, пронизанной вечерней зарей степной паутиной, летящей над осенними просторами неизвестно куда... Это было лишь одно мгновение, но за это мгновение Коля почувствовал в себе то, чего не чувствовал раньше.

Как это произошло, Коля не мог сказать. Несмотря на всю свою внешнюю грубоватость и якобы чрезмерную прямолинейность, Коля в душе был застенчивым парнем. Он не знал многое из того, что знали его ровесники. Он никогда с ними не разговаривал о девушках. А то, что произошло сейчас, казалось ему бесконечно прекрасным и... страшным. Он сидел пьяный и уставший. В его мозгу не было никаких мыслей. И вот он вспомнил о Лизе — и его лицо будто обожгло раскаленным пустынным песком. Что же дальше?..

Тихо плескались волны. Шумели тополя. Сияла луна, будто летучие облака начистили ее до блеска. Вера робко опустила голову ему на плечо.

— Коля!.. Я больше люблю тебя, чем она. Твое сердце свободно выбирать. И ты выбирай. Милый мой, милый... Мы как бы дополняем друг друга.

А Коля сидел и молчал. Во рту было горько. Нет, это не от ивового листа. Сердце билось горячо, неудержимо, будто спрашивая у своего хозяина: как же быть дальше? Ответ пришел не сразу. Коля подумал именно то, на что рассчитывала Вера: «Если это произошло, я должен быть порядочным человеком. А порядочные ребята в таких случаях не забывают о своем моральном долге, не бросают девушек... Теперь все! Размышлять поздно».

Валентина за последние дни перечитала почти всю техническую литературу, которую они с Федором собирали годами. Она искала ответы. Искала, но не находила. И нелегко было найти.

В последнее время, в связи с тем, что ей не удавалось с хорошими результатами испытать интенсификатор в мартеновских печах, Валентиной завладели серьезные сомнения. Собственно, откуда у нее появилась уверенность, что все ее расчеты верны? Опыты в ее маленькой лаборатории кое-что давали, но разве можно сравнивать масштабы лаборатории с масштабами производства?

Главное в работе сталеваров-скоростников — умение пользоваться высокими температурами. Взять от печи все, что она может дать. В том и состоит заслуга опытных сталеваров, что они умеют ходить по граням высоких температур, как по шаткому канату. Далеко не все сталевары решаются работать на высоких температурах; далеко не все умеют провести завалку так, чтобы холодная шихта не снизила на несколько сот градусов температуру печи.

А нет ли в природе какого-то вещества, которые одновременно ускоряло бы все процессы, происходящие в мартеновской печи, и стабилизировало бы температуру, облегчало выравнивание ее во время загрузки шихты, когда огромное количество тепла уходит на прогрев?