И, повернувшись к заведующей: "Да, да, это наша пациентка!"

На Елену будто потолок обрушился. Она поняла, что изменить что-то в разворачивающихся событиях она не в состоянии. Никто не пожалеет ее, никто не попытается ее понять, слишком убедительно звучит для всех этих людей приговор "психически больная"…

А Ликуева уже распоряжалась:

— Принесите, пожалуйста, ребенка Ершовой! Посмотрим на наследничка нашей Елены…

В палату принесли малыша. Елена, кое-как привстав, взяла его на руки. Подняла глаза и тут натолкнулась на откровенно любопытствующие, холодные глаза собравшейся белохалатной толпы.

Елена положила малыша на кровать около себя: "Уйдите отсюда, пожалуйста! — тихо попросила она. — Все уйдите"…

— А в чем дело, Леночка? — удивилась Ликуева. — Мы что, мешаем тебе?

— Да, мешаете.

— А ты… ничего не сделаешь с ребенком?

— Конечно, сделаю! Съем я его! Разве не понятно?

Господи, неужели ей всю жизнь придется вот так постоянно сталкиваться с людьми, элементарно не желающими видеть в ней человека, хоть как-то чувствовать ее боль?! За что, за что все это?!..

— Возьмите у нее ребенка, сестра! — визгливо скомандовала Ликуева. И детская сестра, которая принесла Елене сына, нерешительно подошла к ней: "Дайте, пожалуйста, ребенка!"

— Не дам! — прижала она малыша к груди. И он слабо заворочался, заплакал. Елена внимательней всмотрелась в его личико и ужаснулась: оно все сплошь было усыпано гнойничками, и тельце маленького горело даже сквозь пеленки. — Что это с ним?! — вскрикнула Елена. — Что это такое?!

Она трясущимися руками принялась разворачивать пеленочку, и запах детского тельца, сгорающего в огне высокой температуры, сжал ее сердце ощущением подступившей беды.

— У него ведь температура, очень высокая… — растерянно проговорила Елена. — Что с ним?!

Сквозь плотную толпу протиснулась пожилая женщина в белом халате.

— Я детский врач, — спокойно и просто сказала она. — Дайте сюда ребенка, сейчас посмотрим…

И Елена тут же почему-то поверила ей, покорно протянула своего Антошку, и в животе опять вспыхнула резкая горячая боль, но она лишь досадливо поморщилась — не до того! А врач, положив малыша на соседнюю пустую кровать, принялась внимательно его осматривать.

Молчание в палате затягивалось, становилось непереносимым..

— Так… — изменившимся голосом резко скомандовала врач, оторвавшись, наконец, от мальчика. — Ребенка — в процедурную! Немедленно операционную сестру.

В палате поднялась какая-то нервозная суета. Детская сестра, подхватив маленького на руки, быстро вышла.

— А что… что с ним? Куда его понесли? — спросила Елена у заведующей отделением.

— Видимо, пневмония. Не переживайте, все будет хорошо…

— А чтобы ты зря не волновалась, мы тебе сейчас назначим лечение! — вмешалась в разговор Ликуева.

— Какое еще лечение?! — отчаянно завопила Елена. — Лариса Осиповна, ну, какое еще лечение?! Здесь ведь роддом, не психушка! И зачем вы вообще сюда приехали? Кто вас просил?..

— Ну вот, видишь, как ты возбуждена! — покачала головой Ликуева. — Тебе обязательно нужно провести курс седативной терапии… Давай, Леночка, не будем с тобой ругаться. Ну, зачем нам с тобой это?… Значит, так. Сюда на дежурство придет наша санитарка. Тебе будут делать уколы, чтобы ты хорошо спала и побыстрее поправлялась. У тебя ведь впереди столько хлопот с малышом!

— А санитарка-то ваша зачем? — безнадежно, угасшим голосом спросила Елена.

— Ну, ты ведь знаешь, что в роддоме очень мало персонала, санитарок вообще нет, дежурить около тебя некому. А наши санитарки всегда с нашими больными дежурят…

— Но почему я ваша больная, почему?!

— Да потому, Леночка, что есть определенные правила. Ты ведь состоишь у нас на учете, так? И мы просто обязаны принимать участие в твоей судьбе!

— Когда меня отсюда выпишут? — спросила Елена.

— Скоро. Скоро, наберись только терпения…

Ликуева ушла. С трудом повернувшись, Елена легла на правый бок, к стене, и замерла, закрыв глаза. Перед глазами неотступно стояло маленькое, худенькое, горячее тельце сына…

И еще почему-то вдруг стал вспоминаться отец. Только после операции она вспомнила, что сын ее появился на свет в годовщину смерти отца, и это ее ошеломило.

Только теперь, столько времени спустя, она стала по-настоящему понимать всю горькую отцовскую жизнь и мельком услышанные слова старухи-соседки за спиной, у отцовского гроба: "Жалеть-то живых надо, мертвым уж ничего не нужно…" Эти слова будут жечь ее душу виной и тоской всю жизнь…