«А ведь она надо мной смеется!» – зло подумал Инок, шагнув на эскалатор.

Он вдруг вспомнил, как мать однажды повела его на детский утренник, а он описался, рассказывая стишок Деду Морозу. Тогда над ним тоже все смелись – и дети, и их мамаши.

«Ненавижу стихи!» – беззвучно пробормотал он и, вынув из кармана подобранный кружевной платочек, выбросил находку в ближайшую урну.

Эта Дамочка, как видно, тоже была стервой: получала букеты от одного, а смеялась вместе с другим.

Натягивая куртку на воспаленную руку, рассерженный юноша содрал едва подсохшую татуировку, причинив себе сильную боль. Вчера по совету деда он обработал наколку одеколоном, но от этого свежие пупырышки стали выделять еще больше гноя. Рукав, прикрывавший семиголового монстра, стал влажным, а сам Мышиный Король стал пахнуть чем-то неприятным. Стараясь успокоить боль, юноша поглаживал ноющую руку, но от этого боль только усиливалась. Иннокентию Королеву стало вдруг не по себе при мысли о собственной смерти.

«Ненавижу баб!» – снова прошептал он одними губами и выбежал вон из проклятого «Забавинского».

На улице уже стемнело и подморозило. Дрожа то ли от холода, то ли от страха, страдающий юноша брел, куда глаза глядят. На пути ему попадались витрины с драгоценностями, соблазнительные красотки на постерах и заплеванные урны. То слева, то справа раздавался звук милицейской сирены, звон трамвая и громкие голоса промоутеров. Но ничего из этого не привлекало его внимания. Он думал только о том, что его жизнь может оборваться в любой момент, а он к этому еще совсем не готов. От слез, навернувшихся на глаза, все вокруг расплылось и закачалось. Все звуки слились в монотонный гул.

Поглаживая ноющее плечо, Иннокентий остановился у высокой рекламной призмы и прислонился к ней. С вогнутой конструкции на него глядели чьи-то большие глаза, а над ними порхали крылья ресниц. Уставшему юноше вдруг вспомнилось, как сегодня Тонька тоже махала перед ним накрашенными ресницами, но теперь это вовсе не казалось ему красивым.

«Ну почему они все такие?» – вновь подумал он о женщинах с неведомой ранее тоской и закрыл лицо руками.

Ему вдруг вспомнилось их общежитие, где жили только женщины. У некоторых их них уже были дети, а у некоторых вот-вот должны были появиться. Те, у кого своих детей еще не было, иногда присматривали за ним, когда мать была на работе. Соседки сажали маленького Кешку к себе на колени и угощали сладостями.

Он вдруг вспомнил лица этих женщин, их платья, прически, духи и запах их подмышек. Он часто мочил колготки, и они, посмеиваясь, помогали ему надеть чистые трусы.

– Эй! С тобой все в порядке? – услыхал он, точно в тумане.

Инок открыл глаза. Он сидел прямо на земле, а перед ним стояла фея в чем-то белом.

– Ты в порядке? – заботливо поинтересовалась она.

Измученный Королев с трудом поднялся. Его сумка куда-то исчезла.

– Ты что, потерял сознание? – участливо спросила незнакомка, подавая ему руку в кожаной перчатке.

Инок попытался встать, но почувствовал, что не держится на ногах и схватился за белый рукав.

К его удивлению, белая незнакомка не оттолкнула его, а даже помогла удержаться на тонком мартовском льду.

– А ты прикольный! – засмеялась она. – Но какой-то странный. Ты, вообще-то, куда шел?

– Н-не помню, – честно сознался Королев, разглядывая свою спасительницу.

Она была в длинном светлом пальто и тоже смотрела на него с интересом.

– Да ты, и в самом деле, чудной. Может, тебе надо согреться? Давай, посидим тут минут десять, – кивнула она в сторону кафе. – Ты не волнуйся, у меня деньги есть.

– А я не в-волнуюсь, – дерзко ответил юноша. – Я т-только з-заикаюсь иногда. Вы м-мою сумку н-не брали?

– Нет, – расстроилась незнакомка. – А там что, много денег было?

– П-планшет и т-тетрадь, – ответил странный парень.

– Ну ладно, не расстраивайся! – подбодрила она. – Меня, кстати, Варей зовут. А тебя как?

– Мышиный Король, – представился он без единой запинки.

Они просидели в кафе до тех пор, когда официант не попросил их на выход. За это время Мышиный Король узнал о доброй фее почти все. Варя была из Санкт-Петербурга и училась там в балетной школе. Два года назад ее выгнали оттуда за курение.

– Так что Анны Павловой из меня не вышло, – с горькой усмешкой вздохнула она, доставая из сумочки сигареты.

– Н-не надо Анной, – строго произнес он. – Т-тебя Варя з-зовут.

Это замечание ее развеселило, и она живо спросила:

– А ты что-нибудь знаешь о балете?

– Н-нет, – честно признался он. – Я к-как-то раз ходил. Р-раскажи про б-балет.

– Ладно, – согласилась она. – Все равно здесь курить нельзя. Хоть поговорим.

И она стала говорить, а он внимал ей, прикрыв глаза и вдыхая ее цветочный аромат. Он совершенно забыл обо всем, что случилось за этот день и как будто очутился в новом причудливом мире, в какой-то новой игре, которая была так не похожа на его прежние игры.