Шрифт:
– Интересно сосчитать, - проронил Крушанин, когда Люстиков замолк.
– Считай, Ветеор…
Крушанин углубился в работу. Минут через двадцать он сказал:
– Твоя мыслеснимательная телега меряет только жалкие скаляры, ну, векторы, самое большее. Сложные психические процессы, выраженные в тензорах, не записываются… А к мухе ты напрасно так относишься. Тут проглядывает интереснейший вариант классической задачи "Прогулка пьяницы" в рамках закона случайны блужданий.
– Кто тебе дороже: друг или муха?
– спросил Люстиков.
– Что еще?.. Кажется, ясно, - сказал Крушанин и перестал выводить формулы.
– Мне нужен не приговор, а направление поисков
– Это уж не мое дело, это эмпирика, - усмехнулся Крушанин.
– Впрочем, изволь: переделай свою телегу поставь ее на рельсы, швырни в электронно-космический век.
– Не подойдет… На это ушло бы лет десять.
– Тогда… Не знаю… Тогда попробуй другой объект: с богатой разнонаправленной психической деятельностью и без одной резко доминирующей элементарной эмоции.
– Курицу-дилетанта, карася-полиглота или муху-эрудита?
– насмешливо спросил Люстиков.
– Курица?.. Не думаю, лучше попробовать человека.
– А знаешь, это идея, - обрадованно сказал Люстиков и заторопился.
В ближайшем автомате Люстиков набрал Олин номер. Довольно долго никто не подходил, потом послышался сонный бас:
– Чебукин слушает!
– Можно Оленьку? Ольгу Васильевну, - поправился Люстиков.
– Кто говорит?
– поинтересовался бас.
– Люстиков! Я научный руководитель Ольги Васильевны.
– Хм… В качестве отца разрешите выразить надежду, что вы научный руководитель моей дочери днем, а не ночью.
Короткий щелчок, и зазвучали гудки "занято".
Пошляк и гад, устало подумал Люстиков. Странно, у такой девушки этакий папаша.
6
Он является деятелем некоторых ответвлений наук, или деятелем искусств, или деятелем, посвятившим себя деятельности других деятелей, а точнее всего, просто деятелем в самом концентрированном значении слова, всеобщим деятелем, этой всеобщностью несколько напоминающим мировой эфир в представлении физиков недавнего прошлого.
"Материалы к биографии N"
После работы Оленька зашла к брату, что случалось крайне редко.
Коля и Анджей Сыроваров, Колин однолеток, сидели у стола, заваленного крючками, лесками, грузилами, спиннинговыми катушками, блеснами, поплавками и вели специальный разговор…
– Стравил еще два метра, - оживленно рассказывал Колька.
– Судачок килограммов на десять. Повел… Отпускаю еще… Отпустил до отказа. Легонько потянул. Судачок выпрыгнул: честное рыбацкое, не рыба, а дельфин - килограммов двадцать. Тяну. Еще тяну. Подвожу сачок…
– И судак сорвался, - перебил Сыроваров.
– Твои новеллы, мон шер Николя, страдают однообразием концовок.
– Коля, - сказала Ольга.
– Мне необходимо с тобой посоветоваться.
Теперь Колька позволил себе заметить сестру.
– Со мной, с "пустоцветом", "рыбьей душой"? Не обманывают ли меня органы слуха, Анджей? Не шутят ли со мной злую шутку органы зрения?
– Перестань балаганить, - отрезала Ольга.
– Мне… нам нужен человек… ну, словом, талантливый, разносторонний. Ты больше вращаешься… ну, словом, в разных кругах, и - я подумала…
– Ты права, сестричка, - кивнул Колька.
– Разносторонность - сильнейшая сторона моего интеллекта. По разносторонности меня можно приравнять к шару, у которого число граней бесконечно.
– Нет, нет, - испуганно сказала Ольга.
– Вы правы, - вмешался Сыроваров.
– Но не нонсенс ли искать многогранность, когда перед глазами Анджей?!
– Нет, нет… - повторила Ольга.
– Мне, нам… ну, словом, нужен человек проявившийся, известный…
– Подумаем… - сказал Колька.
– Поразмыслим, - подтвердил Сыроваров.
– Не подойдет ли Z?
– после долгой паузы предложил Колька.
– Ни в коем случае!
– Сыроваров отрицательно покачал головой.
– Только N. Никто, кроме N.
– Ты прав, Анджей Люсьен, Nили проблема вообще неразрешима.
– Кто он такой, этот N?
– растерянно спросила Оленька, читавшая, кроме специальной литературы, одних классиков.
– Вы не знаете?!
– всплеснул руками Сыроваров, подошел к полкам, вытащил толстый том "Материалы к биографии N и громко, с выражением зачитал приведенные в эпиграфе заключительные слова "резюме".