Шрифт:
* * *
Приди, о буря, не щади сухих моих ветвей, Настало время новых туч, пора иных дождей, Пусть вихрем танца, ливнем слез блистательная ночь Поблекший цвет минувших лет скорей отбросит прочь. Пусть все, чему судьба — уйти, уйдет скорей, скорей! Циновку ночью расстелю в моем дому пустом. Сменю одежду — я продрог под плачущим дождем. Долину залило водой, — неймется в берегах реке. Как вздох жасмина, голос мой летит, теряясь вдалеке, И как бы за чертою смерти проснулась жизнь в душе моей. * * *
Дожди иссякли, зазвучал разлуки голос одинокий. Собрать напевы срок настал, — перед тобою путь далекий. Отгрохотал последний гром, причалил к берегу паром,— Явился бхадро [66] , не нарушив сроки. В кадамбовом лесу желтеет пыльцы цветочной легкий слой. Соцветья кетоки [67] забыты неугомонною пчелой. Объяты тишиной леса, таится в воздухе роса, И на свету от всех дождей — лишь блики, отблески, намеки. 66
Бхадро — месяц бенгальского календаря, с середины августа до середины сентября, второй месяц варшй, времени дождей.
67
Кетока — широковетвистое, вечнозеленое дерево с пахучими цветами.
* * *
Явилась толпа темно-синих туч, ашархом [68] ведома. Не выходите сегодня из дома! Потоками ливня размыта земля, затоплены рисовые поля. А за рекой — темнота и грохот грома. Слышишь: паромщика кто-то зовет, голос звучит незнакомо. Уже свечерело, не будет сегодня парома. Ветер шумит на пустом берегу, волны шумят на бегу,— Волною волна гонима, теснима, влекома… Уже свечерело, не будет сегодня парома. Слышишь: корова, мычит у ворот, ей в коровник пора давно. Еще немного, и станет темно. Взгляни-ка, вернулись ли те, что в полях с утра, — им вернуться пора. Пастушок позабыл о стаде — вразброд плутает оно. Еще немного, и станет темно. Не выходите, не выходите из дома! Вечер спустился, в воздухе влага, истома. Промозглая мгла на пути, по берегу скользко идти. Взгляни, как баюкает чашу бамбука вечерняя дрема. 68
Ашарх — месяц бенгальского календаря, с середины июня до середины июля, второй месяц гришмы, жаркого времени года.
* * *
Солнечный луч засмеялся в объятиях туч, — дожди иссякли вдруг. Сегодня есть у меня досуг, чудесный досуг. В какую бы рощу пойти, не намечая пути? Иль, может быть, убежать с детворой на пестрый луг? Из листьев кетоки лодку слажу, цветами ее уберу, Пущу по озеру — пусть плывет, колышась на ветру. В лугах разыщу пастушонка, на свирели сыграю звонкой. Валяясь в чаще, измажусь пыльцою тонкой, желтеющей вокруг. Обыкновенная девушка
Я — девушка из онтохпура [69] . Ясно, Что ты меня не знаешь. Я прочла Последний твой рассказ «Гирлянда Увянувших цветов», Шорот-Бабу [70] Твоя остриженная героиня На тридцать пятом годе умерла. С пятнадцати случались с ней несчастья. Я поняла, что вправду ты волшебник: Ты девушке дал восторжествовать. Я о себе скажу. Мне лет немного, Но сердце я одно уж привлекла И ведала к нему ответный трепет. Но что я! Я ведь девушка как все, А в молодости многие чаруют. Будь добр, прошу я, напиши рассказ О девушке совсем обыкновенной. Она несчастна. То, что в глубине У ней необычайного таится, Пожалуйста, найди и покажи Так, чтоб потом все замечали это. Она так простодушна. Ей нужна Не истина, а счастье. Так нетрудно Увлечь ее! Сейчас я расскажу, Как это все произошло со мною. Положим, что его зовут Нореш. Он говорил, что для него на свете Нет никого, есть только я одна. Я этим похвалам не смела верить, Но и не верить тоже не могла. И вот он в Англию уехал. Вскоре Оттуда письма стали приходить, Не очень, впрочем, частые. Еще бы! Я думала — ему не до меня. Там девушек ведь тьма, и все красивы, И все умны и будут без ума От моего Нореша Сена, хором Жалея, что так долго был он скрыт На родине от просвещенных взоров. И вот в одном письме он написал, Что ездил с Лиззи на море купаться, И приводил бенгальские стихи О вышедшей из волн небесной деве. Потом они сидели на песке, И к их ногам подкатывались волны, И солнце с неба улыбалось им. И Лиззи тихо тут ему сказала: «Еще ты здесь, но скоро прочь уедешь, Вот раковина вскрытая. Пролей В нее хотя одну слезу, и будет Жемчужины дороже мне она». Какие вычурные выраженья! Нореш писал, однако: «Ничего, Что явно так слова высокопарны, Зато они звучат так хорошо. Цветов из золота в сплошных алмазах Ведь тоже нет в природе, а меж тем Искусственность цене их не мешает». Сравненья эти из его письма Шипами тайно в сердце мне вонзались. Я — девушка простая и не так Испорчена богатством, чтоб не ведать Действительной цены вещам. Увы! Что там ни говори, случилось это, И не могла ему я отплатить. Я умоляю, напиши рассказ О девушке простой, с которой можно Проститься издали и навсегда Остаться в избранном кругу знакомых, Вблизи владелицы семи машин. Я поняла, что жизнь моя разбита, Что мне не повезло. Однако той, Которую ты выведешь в рассказе, Дай посрамить врагов в отместку мне. Я твоему перу желаю счастья. Малати имя (так зовут меня) Дай девушке. Меня в ней не узнают. Малати слишком много, их не счесть В Бенгалии, и все они простые. Они на иностранных языках Не говорят, а лишь умеют плакать. Доставь Малати радость торжества.. Ведь ты умен, твое перо могуче. Как Шакунталу [71] , закали ее В страданиях. Но сжалься надо мною. Единственного, о котором я Всевышнего просила, ночью лежа, Я лишена. Прибереги его Для героини твоего рассказа. Пусть он пробудет в Лондоне семь лет, Все время на экзаменах срезаясь, Поклонницами занятый всегда. Тем временем пускай твоя Малати Получит званье доктора наук В Калькуттском университете. Сделай Ее единым росчерком пера Великим математиком. Но этим Не ограничься. Будь щедрей, чем бог, И девушку свою отправь в Европу. Пусть тамошние лучшие умы, Правители, художники, поэты, Пленятся, словно новою звездой, Как женщиною ей и как ученой. Дай прогреметь ей не в стране невежд, А в обществе с хорошим воспитаньем, Где наряду с английским языком Звучат французский и немецкий. Надо, Чтоб вкруг Малати были имена И в честь ее готовили приемы, Чтоб разговор струился, точно дождь, И чтобы на потоках красноречья Она плыла уверенней в себе, Чем лодка с превосходными гребцами. Изобрази, как вкруг нее жужжат: «Зной Индии и грозы в этом взоре». Замечу, между прочим, что в моих Глазах, в отличье от твоей Малати, Сквозит любовь к создателю одна И что своими бедными глазами Не видела я здесь ни одного Благовоспитанного европейца. Пускай свидетелем ее побед Стоит Нореш, толпою оттесненный. А что ж потом? Не стану продолжать! Тут обрываются мои мечтанья. Еще ты на всевышнего роптать, Простая девушка, имела смелость? 69
Онтохпур — внутренная часть, женская половина дома.
70
Шорот-Бабу — Шоротчондро Чоттопадхай (1876–1938) — классик бенгальской прозы, в центре творчества которого стояла судьба женщины. Ряд его произведений переведен на русский язык (см.: Чоттопадхай Ш. Сожженный дом. Повести и романы. М., 1971).
71
Шакунтала— героиня драмы великого индийского поэта Калидасы (V в.) «Узнание Шакунталы» (см.: Калидаса. Драмы. М., 1956).
Флейта
Узкий переулок, Дом двухэтажный. Внизу, за решеткой — окно, Двери — прямо на улицу, Стены в мутных подтеках, Обветшалые и облупленные. Над дверью пришпилен ярлык С ликом Ганеши [72] , Покровителя всех начинаний. В этой комнате я живу и плачу за нее. Здесь же ящерица обитает, От меня отличаясь лишь тем, Что всегда обеспечена пищей. Я — младший клерк в конторе. Двадцать пять рупий — жалованье. Столуюсь я в доме Дотто — Даю уроки их сыну. А вечера коротаю На вокзале — и мне Не надо платить за свет. Шипенье паровика, Рев гудка, Толкотня пассажиров, Клики кули… Но бьют часы — Десять тридцать. Домой… Тьма. Тишина. Одиночество.. На берегу Дхалешвари, в деревне, тетка живет. У ее деверя — дочка. Была назначена свадьба, Благоприятный час Был избран — но я сбежал Именно в этот час, Спас девушку — и себя… Она не вошла в мой дом, Но в душу мою вошла. Даккское сари на ней, На лбу, у пробора, — киноварь… Дожди, дожди… Надо Тратиться на трамвай. А тут еще вычеты, вычеты… В переулке гниют Манго объедки, рыбьи жабры, Дохлая кошка и прочая дрянь. Дырявый мой зонтик похож На жалованье, изрешеченное Вычетами. Одежда моя конторская — Словно душа вишнуита [73] , Открыта для всех впечатлений. Темная тень ненастья, Как зверь в западню, попадает В мою угрюмую комнату. Кажется, небытием По рукам и ногам я скован. Канто-бабу живет на углу. Тщательная прическа, Выразительные глаза. Он прихотлив и нежен. Обожает игру на флейте. И в мерзости переулка нашего Иногда — средь ночи поникшей, Иногда — во мгле предрассветной Возникают внезапные звуки… А то — на закате, вечером, Небеса обнимая, Вековая печаль разлуки Вдруг запоет протяжно. И начинает казаться Нелепостью, бредом пьяного Переулок этот зловонный. И кажется — разницы нет Меж мною, клерком Хориподом, И падишахом Акбаром. И в струях грустящей флейты Влекутся к единому раю Мой зонтик — и зонт царя [74] … Но это — мираж. А там, Где эта песня — действительность, Там, В бесконечных мгновениях вечера, Тамал [75] расстилает тени На берегу Дхалешвари. Во дворе — она. Даккское сари [76] на ней. На лбу, у пробора, — киноварь. 72
Ганеша — слоноголовый бог, покровитель искусств, наук и ремесел, устра-нитель препятствий. Сын Шивы и Парвати. По преданию, именно он записал великий индийский эпос «Махабхарата».
73
Словно душа вишнуита… — Вишнуиты — последователи бога Вишну, одним из атрибутов которого является всеобщность; подобно ему и душа вишнуита обладает всеобщностью, способностью воспринимать весь мир.
74
Мой зонтик и зонт царя… — Зонт — символ царской власти; здесь — ироническое уравнивание клерка и царя.
75
Тамал расстилает тени… — Тамал — пальма с темным цветом коры.
76
Даккское сари — Дакка — ныне столица Народной Республики Бангладеш — издавна славится тончайшими хлопчатобумажными тканями.
Чистый
Рамананда [77] сан высокий носит, Молится, весь день постится строго, Вечером тхакуру [78] носит яства, И тогда лишь пост его закончен И в душе его — тхакура милость. Был когда-то в храме пышный праздник. Прибыл сам раджа с своею рани [79] , Пандиты [80] пришли из стран далеких, Разных сект служители явились, Разные их украшали знаки. Вечером, закончив омовенье, Рамананда дар поднес тхакуру. Но не сходит божество к святому, И в тот день он не вкушает пищи. Так два вечера случалось в храме, И совсем иссохло сердце гуру [81] . И сказал он, лбом земли коснувшись: «Чем, тхакур, перед тобой я грешен?» Тот сказал: «В раю мой дом единый Или в тех, пред кем мой храм закрыли? Вот на ком мое благословенье. С той водой, которой я коснулся,— В жилах их течет вода святая. Униженье их меня задело, Все, что ты принес сюда, — нечисто». «Но ведь нужно сохранять обычай», — Поглядел на бога Рамананда. Грозно очи божества сверкнули, И сказал он: «В мир, что мною создан, Во дворе, где все на свете — гости, Хочешь ты теперь забор поставить И мои владенья ограничить,— Ну и дерзок!» И воскликнул гуру: «Завтра утром Стану я таким же, как другие». И уже давно настала полночь, Звезды в небе млели в созерцанье, Вдруг проснулся гуру и услышал: «Час настал, вставай, исполни клятву». Приложив ладонь к ладони, гуру Отвечал: «Еще ведь ночь повсюду, Даль темна, в безмолвье дремлют птицы. Я хочу еще дождаться утра». Бог сказал: «За ночью ль идет утро? Как душа проснулась и услышал Слово божье ты — тогда и утро. Поскорее свой обет исполни». Рамананда вышел на дорогу, В небесах над ним сияла Дхрува [82] . Город он прошел, прошел деревню, У реки посередине поля Тело мертвое чандал [83] сжигает. И чандала обнял Рамананда. Тот испуганно сказал: «Не надо, Господин, мое занятье низко, Ты меня преступником не делай». Гуру отвечал: «Я мертв душою И поэтому тебя не видел, И поэтому лишь ты мне нужен, А иначе мертвых не хоронят». И отправился опять в дорогу. Щебетали утренние птицы. В блеске утреннем звезда исчезла. Гуру видит: мусульманин сидя Ткани ткет и песнь поет чуть слышно. Рамананда рядом опустился И его за плечи нежно обнял. Тот ему промолвил, потрясенный: «Господин, я — веры мусульманской, Я же ткач, мое занятье низко». Гуру отвечал: «Тебя не знал я, И душа моя была нагая, И была она грязна от пыли. Ты подай мне чистую одежду, Я оденусь, и уйдет позор мой». Тут ученики догнали гуру И сказали: «Что вы натворили?» Он в ответ им: «Отыскал я бога В месте, где он мною был потерян». На небе уже всходило солнце И лицо святого озаряло. 77
Рамананд (XIV в.) — выдающийся индийский мыслитель и религиозный реформатор; среди его учеников был великий индийский поэт-ткач Кабир (XIV–XV вв.).
78
Тхакур — господин; также обращение к богу.
79
Прибыл сам раджа с своею рани… — раджа — царь, рани — царица.
80
Пандит — ученый, мудрец.
81
Гуру — учитель, наставник, часто — религиозный наставник.
82
Дхрува — Полярная звезда; по индийским преданиям Дхрува, сын царя Уттанапады, еще мальчиком проявил такую решительность, что по милости бога Вишну был помещен среди звезд, в созвездие Семь мудрецов (Большая Медведица).
83
Чандал — человек, родившийся от родителей из разных сословий; потомки таких браков занимали самое низкое положение в обществе, считались неприкасаемыми, находились вне системы каст (см. также прим, к новелле «Карточное королевство»).
Сын человеческий
С тех пор, как в чашу смерти Иисус, Незваных ради, привлеченных шумом, Бессмертье положил своей души, Уж миновало много сотен лет. Сегодня он спустился ненадолго Из вечного жилища в бренный мир И увидал порок, что ранил прежде: Надменный дротик и кинжал лукавый, Свирепая изогнутая сабля. Сегодня быстро лезвия их точат Об камень, прочь отбрасывая искры, На фабриках огромных, полных дыма. А самая ужасная стрела В руках убийц недавно засверкала, И жрец на ней свое поставил имя — Ногтями на железе нацарапал. Тогда Христос прижал к груди ладони. Он понял: нет конца мгновеньям смерти, Кует наука много новых копий, Они ему вонзаются в суставы, И люди, что тогда его убили, Безмолвно притаясь во мраке храма, Сегодня вновь во множестве родились. С амвона слышен голос их молитвы, И так они бойцов-убийц сзывают, Крича им: «Убивайте! Убивайте!» Сын человеческий воскликнул в небо: «О боже правый! Бог людей, скажи мне, Почто, почто оставил ты меня?»