Шрифт:
* * *
В тот древний, исступленный век, Когда творец хулил свое творенье И созданное рушил, В тот день, когда утратил он терпенье, Своею дланью грозный Океан Тебя отторг, о Африка, от груди Земли восточной. Густого леса бдительная стража Твою темницу стерегла. Ты на досуге одиноком Копила тайны чащ непроходимых, Читала письмена воды, земли и неба,— И волшебство природы В душе незрячей мантру пробудило. Ты, заслонив лицо уродливой личиной, Над ужасом смеялась И, страх стремясь преодолеть, Ожесточала дух величественным бредом, Обрядом-пляской разрушенья Под барабанный гром. Тенистая! За черным покрывалом Не видел человеческого лика Презренья мутный взор. С колодками, с цепями ворвались Ловцы людей, чьи когти крепче волчьих, Чье низкое высокомерье глуше Твоих для солнца недоступных джунглей. В наряде городском белесый варвар, Как зверь, бесстыдно алчность обнажил. Плыл по тропам лесным беззвучный голос горя, Пыль впитывала кровь твою и слезы. Навеки мерзкой грязи комья Из-под сапог бандитских — оскорбленьем Запечатлели летопись твою. А за морем, в их городах и селах, Воскресный звон колоколов Предвечному добру гудел хваленья, Младенцы прыгали в руках у матерей, И славили поэты Красоту. Сейчас, когда в закатном небе За горло схвачен бурей вечер тихий И из пещер повылезло зверье, Конец всему предвозвещая воем, Явись, поэт, на рубеже веков И, подойдя к порогу оскорбленной, Скажи: «Прости!» Пусть этим чистым словом разрешится Твой, варвар, бред! * * *
Забил барабан. Война! Их шеи нагнулись, кровью глаза налились, Зубы скрежещут. Строй за строем Идут принести, на трапезу мертвого пира Свежего мяса людского. Сперва, в храм доброго Будды [84] — вошли: «Благослови, Всеблагой!» Захлебнулась ревом труба, Земля содрогнулась. Куренья затеплились, колокола зазвонили, Воздымились к небу молитвы…, Всесострадающий! Исполни просьбу молящих: Жаждут они вопль пробудить, раздирающий душу и небо, Под кровлями тихими узы любви разорвать, Взвить свои флаги над тленом разгромленных сел, В прах обратить чертоги науки, В щебень — храм Красоты. Вот и взыскуют благословенья доброго Будды! Захлебнулась ревом труба, Земля содрогнулась… Подсчитают, сколько поляжет убитых, Сколько тел живых изуродуют. Каждую тысячу павших будут приветствовать Барабанною дробью, Хохотать — о чудовища злобы! — Над кровавыми клочьями младенцев и матерей. Просят, чтоб слух человеческий принял Молитву их лживую, Чтоб могли отравить они ядом Дыхание мира. Вот зачем они ждут Благословения доброго, щедрого Будды. Захлебнулась ревом труба, Земля содрогнулась. 84
Будда — упомянут здесь в связи с тем, что японская военщина, совершавшая варварские акты насилия во время своей агрессии в Китае, служила молебны, призывая к покровительству Будды, основой вероучения которого было ненасилие.
Искупление
Вверху, на небе, молний свет, Внизу просветов нет,— В земной ночи, что варварски черна, — Между голодными и сытыми Война. Пожар греха она раздула в подземелье Цивилизации, куда упрятать Награбленное хищники успели. И вот землетрясенья рев Взмыл из огня, круша препоны, — Подножье арки триумфальной Крошится, рушатся колонны, Дворец, богатствами веков обремененный, Повержен. Из проломов лезут змеи. Качаются над прахом капюшоны,— Жильцы расселин, недоступных взглядам, Исходят злобою и ядом. Но хоть страданий в мире много, Не проклинай напрасно бога. Пусть разрушения безумного рука Сметет грехи твои — Их груда велика. Нарыв созрел, Прорваться должен он, Спасительная боль: пусть, злобен и силен, Запустит когти в грудь земли Орел громадный И жрет, покуда не набьет Желудок жадный. Любому, кто слабей других, по праву силы Хребет ломает людоед и тянет жилы, Хрящи на яростных зубах Хрустят, вползает в душу страх; И кровь, текущая в пыли, Корою покрывает грудь земли… Но час настанет — зло сметут потоки разрушенья, Тогда возникнет новый мир, исполненный броженья Стихийных сил. Смири же страх, пока тебя он не смирил. Мы слабостей полны, Их взращивает лень,— Пускай испепелит скопленье хлама Великий разрушенья день. А там спешит толпа дрожащая во. храм. Как много Людей словами обольстить желает бога. Там слабодушным благодать: Молись, не помышляй о зле — И мир восставишь на земле. Монету медную скупец жалеет на молитву дать, Завязок сотня на его куле, Щедрот его вовек не увидать, Он целый мир купить готов Ценой хитросплетенных слов,— Живет он алчностью И все же Мечтает шастрами и мантрами Купить благоволенье божье. Но бог не вытерпит позора Любви своекорыстно лживой, И, если в нашем мире искры Начала благостного живы, Зажжется жертвенное пламя, Простится каждая вина. И новый светоч новой жизни, Ликуя, примет новая страна. Хиндустан [85]
Стон Хиндустана Слышу я постоянно, С детства на запад влечет меня тихий зов: Там судьба нашей Индии пляшет среди погребальных костров; Издревле во все времена Исступленно плясала она. Издавна в Агре и Дели Кричали стервятники жадные и ножные браслеты звенели, Там руки веков воздвигнуть сумели Из камня, покрытого пеной резьбы, Дворец до небес — насмешку судьбы. Там по путям неудач и удач Летят колесницы встречные вскачь; И сложный, по пыли петляющий след Рисует знаки счастья и бед. Там армии новые, что ни час, Обрывают неконченный древний рассказ И переиначивают конец. Там в каждую хижину, в каждый дворец Разбойничьи банды заходят впотьмах, Они порождают горе и страх, Они меж собой воюют за власть И пищу у нищих не брезгуют красть. Им от огней драгоценных камней Кажутся ночи светлее дней. Хозяин и раб порадели о том, Чтоб страна обратилась в игорный дом,— Сегодня она от края до края — Одна могила сплошная. И тот, кто сразил, и тот, кто сражен, Конец положили бесславью и славе прошедших времен. У мощи былой переломаны ноги. Прежним мечтам и виденьям верна, Лежит в обмелевшей Джамуне она, И речь ее еле слышна: «Новые тени сгустились, закат угас, Это ушедшего века последний час». 85
Хиндустан — здесь: одно из названий Индии.
Переезд
Пора мне уезжать. Подобен полдень раненой ноге, Завернутой в бинты. Брожу, брожу, задумчиво стою, Сижу, облокотись о стол, На лестницу гляжу. В просторах синих стая голубей За кругом чертит круг. Я вижу надпись. Красный карандаш Почти что год назад На стенке начертал: «Был. К сожаленью, не застал. Ушел. Второе декабря». Я с этой надписи всегда стирала пыль, Сегодня же и надпись я сотру. Вот промокательной бумаги лист, На нем каракули, рисунки и слова, Сложив, его кладу я в чемодан. Не хочется мне вещи собирать, Бездумно на полу сижу И, опахало взяв, Усталая, обмахиваюсь им. Я в ящике стола Нашла сухую розу и листы. Гляжу и думаю. О чем? Так, ни о чем. Так близко Фаридпур. Там Обинаш живет. Он предан мне, И это очень кстати в день, Когда мне помощь так нужна. Его я не успела пригласить, Он сам пришел. Он счастлив мне помочь. И стать носильщиком ради меня готов. Он вмиг засучивает рукава, Увязывает накрепко узлы. В газету старую духи он завернул, В чулок дырявый сунул нашатырь. Он в чемодан кладет Ручное зеркало, и масло для волос, И пилку для ногтей, И мыльницу, и щеточки, и крем. Разбросанные сари издают Чуть слышный аромат; У каждого — свои и запах и судьба. Он складывает, расправляет их, На это он Потратил битый час. Он туфли оглядел И тщательно обтер своей полой, Подул, Смахнул воображаемую пыль. Картины снял с гвоздей И фотографию одну Он вытер рукавом. Вдруг я заметила, как он В карман нагрудный положил тайком Какое-то письмо. И улыбнулась я, вздохнув. Ковер, подаренный семь дет назад, Он бережно свернул И прислонил к стене. На сердце камень грусти лег. С утра не причесалась я. Зачем? Забыла сари брошкой заколоть И за письмом письмо Рву на клочки. Обрывки на полу. Их подметет Лишь ветер жаркий месяца бойшакх. Пришел наш старый почтальон, И новый адрес я с тоской ему пишу. Разносчик рыбу за окном пронес, Я вздрогнула и поняла — Сегодня рыба ни к чему. Автомобиль знакомо прогудел И за угол свернул. Одиннадцать часов. Пустая комната. У голых стен отсутствующий взгляд, Глядят в ничто. А Обинаш по лестнице сошел С моими чемоданами к такси, И я услышала в дверях Его последние слова: «Ты напиши мне как-нибудь». И рассердилась я, Сама не зная почему. * * *
Скользя по ленивому потоку времен, Мысленный взор в пустоту устремлен. В той пустоте, нарисованы тенью сплошной, Толпы и толпы проходят волна за волной. Там, в прошедшем земли, Победители мощной стопою прошли. Прокатились патаны [86] одержимым потоком, Пролетели моголы [87] под топот Боевых колесниц по дорогам веков Под победною сенью пропыленных своих бунчуков. Я гляжу на пути пустоты. Нет следов, не осталось черты. Лишь извечно окрашивают небосвод Синий рассвет и багровый заход. И однажды по дну пустоты, По железным путям, сквозь грохочущие мосты, На железных колесах, в огне Англичанин прошел по стране, Утверждая волю свою и власть. Но воздвигся и он, чтобы пасть. Знаю, той же дорогой, вдали пропадая, Удалился и он из плененного края. Знаю, сонмища тех, кто развозит товар, На дорогах вселенной растворятся, как пар. Как ни гляну на землю, мимо меня, Топоча, гомоня, Люди, люди текут, как поток, По истоптанным руслам дорог, Из столетья в столетье движется неисчислимая рать, Чтобы жить и умирать. И нет им числа У плуга и у весла — Тем, кто сеет зерно, И тем, кто везет урожай на гумно, Кто трудится в городах, На поле и в садах. Изломаны балдахины царей, смолк боевой барабан, Камень победных колонн не угрожает врагам, Кровавый белок глаза, кровавый клинок в кулаке Плавают в детской сказке, как лодочка на реке. Люди живут в трудах — В разных местах, в разных краях, В Анге [88] , Ванге [89] , Калинге [90] , возле рек и морей, Они населяют Пенджаб, Гуджарат и Бомбей. Дни и ночи бегут, Слышен грохот и гуд. Днем и ночью веселье с бедой Трубят мантру свою громоподобной трубой. Люди трудятся в поте На обломках царств и деспотий. 86
Патаны — племена и народности, говорящие на языке пушту и населяющие смежные территории Демократической Республики Афганистан и Пакистана.
87
Моголы — название династии, основанной султаном Бабуром в 1526 году и правившей на большей части Индии до середины XVIII века. Название династии связано с претензиями Бабура на то, что его род восходил к монгольскому завоевателю Чингисхану.
88
Анга, Ванга — названия двух древних царств, территории которых вошли в состав Бенгалии.
89
Анга, Ванга — названия двух древних царств, территории которых вошли в состав Бенгалии.
90
Калинга — древнее царство, территория которого примерно соответствовала территории штата Орисса Республики Индия.
* * *
Кровавые челюсти, лязгая от нетерпенья, Грызут города и селенья, И видно, как в дымной дали Проносится ужас от края до края земли. Из царства угрюмого Ямы поток беспощадный стремится, Старинных империй смывает границы, И хищные страсти, как своры взбесившихся псов, Спешат на разбойничий зов. За много веков этих псов для своих грабежей и насилий Охотники цивилизованные приручили, Но звери с цепи сорвались — Своих и чужих без разбору терзать принялись. Пещерная дикость когтями уже не боится Старинных традиций царапать страницы— На их письменах запеклась Кровавая грязь. Наверное, гневом всевышний пылает — Посланцев своих насылает. И грех, что скопился за тысячи лет, Теперь превращается в тысячи бед. Разбиты сосуды с вином, что владык опьяняло могучих, Осколки валяются в мусорных кучах. Безумием люди охвачены — волю творца Уж много веков нарушают они без конца. В грехах погрязая И жаждою самоубийства пылая, Безжалостно сами себе западни Расставляют они. Рабы сластолюбья, что жили в чертогах богатых, В своих же врагов превратились заклятых И стены убежищ ломают, под грудой камней погребя Самих же себя. А грозная Кали [91] встает над останками жертв и злодеев, Счастливые сны человека мгновенно развеяв, И в грудь, исступленная, ногти вонзает свои, И собственной крови глотает ручьи. Когда же иссякнут греховные эти восторги И кончится век омерзительных оргий, Пускай человек, одолевший безумье и гнев, Одежду смиренья надев, Над пеплом костра, где бессчетные жертвы, сгорали, На коврик молитвенный сядет в глубокой печали, Чтоб в душу бесстрастно себе заглянуть — Найти к обновлению путь. Громов громыханье сегодня об этом пророчит: Пушки грохочут. 91
Кали — одно из имен Дурги, супруги Шивы, буквально означает «черная».
* * *
Бодрствует день и ночь время быстро бегущее, Глянешь — нигде нет его и неприметен след его — бодрствует ради ждущего, неведомого грядущего. * * *
Светильник с пламенем страданья пусть озарит твое нутро,— А вдруг на дне души таится непреходящее добро. ПРОЗА