Придя вчера к «пятому», Найт колебался, стоит ли рассказать ему всю правду, то есть то, что слежка началась, что Ратенау, Скударевского и Хиггинса нет; колебания кончились, как только он увидел своего подчиненного бледным и перепуганным.

— Я останусь у вас дня два. Потом мы поедем в Высоцк, — резко сказал Найт. — Придется вам расстаться с вашим возлюбленным Гормашснабсбытом… на время. Завтра созову к вам гостей.

И тот снова вздрогнул, покорно, в знак согласия, опуская голову.

И вот «гости» созваны.

…Это были те кулисы, за которые Козюкину заглядывать запрещалось. Он глядел во все глаза на Найта, а когда тот, поговорив с «лейтенантом», подозвал к себе его, Козюкина, он вздрогнул от неожиданности и вскочил со стула.

— Вам придется, повидимому, временно свернуть работу, — сказал Найт. — Вы получили деньги за те двенадцать генераторов?

— Нет. Кстати, монтаж остальных одиннадцати почему-то приостановлен.

— Всё равно, получите за все. Что вы делаете сейчас?

Козюкин рассказал о разрешении, недавно пришедшем из Москвы, о тех изменениях, которые он внес в расчет статора, — изменениях, результатом которых должна быть авария.

Найт задумался.

— Хорошо, — сказал он, наконец. — Но мы вас ценим больше, чем вы сами предполагаете. Пусть это будет последняя ваша работа… временно, конечно. Что вы сделали для того, чтобы оградить себя от возможных подозрений?

Козюкин самодовольно улыбнулся. О, очень много. Депутат горсовета, член партии, руководитель кружка, и прочая, и прочая, и прочая… Кроме того, медленно, но верно он заставляет думать, что Воронова одна повинна в прошлой аварии.

Найт нетерпеливо спрашивал:

— Вы знаете кого-нибудь в Высоцке, на комбинате?

— Не-ет, кажется, никого.

— Кажется? А если подумать? Помните, вы рассказывали мне об одном уральце, металлурге?.. Я забыл его фамилию…

Козюкин вспомнил. История была старая.

Несколько лет назад с Урала приехал инженер Тищенко и как-то в частной беседе рассказал об исследованиях в области блиндированной стали. Козюкин не преминул сообщить об этом «хозяину»; тот только рукой махнул: «Мне нужны точные сведения, а не сплетни. Во всяком случае, я могу сообщить туда одно: есть такой болтун — Тищенко».

Козюкин вспомнил и удивился: как, разве Тищенко работает в Высоцке? Теперь улыбался Найт: «Депутату, партийцу не к лицу не читать газет. Работает, да еще сменным мастером в мартеновском цехе. Так о чем же он тогда болтал?»

И выслушав рассказ, слышанный уже несколько лет назад, Найт сказал как-то очень скучно, будто речь шла о чем-то несущественном и не относящемся к делу: «Ну вот, как говорится, быть бычку на веревочке… И всё-таки это не то, что мне хотелось бы. А вы, — он в упор поглядел на Козюкина, — вы запомните: тактика меняется. Вербуйте, порочьте, но меньше рискуйте собой. В конце концов настоящие бои еще впереди».

И хотя сам он только что пережил часы смертельного страха, хотя страх этот не прошел и сейчас, он попытался улыбнуться Козюкину ободряюще.

Но странная вещь! Когда Козюкин вышел и по мелочам вспомнил весь этот разговор, ему вдруг стало тревожно. Ничего не скажешь, «хозяин» был куда как заботлив: вот вам деньги, не лезьте на рожон, не рискуйте, мы вас ценим. Раньше с ним так не разговаривали, не только «сам», но и его подчиненные. «Может быть, не только меняется тактика, но и указания оттуда? — подумалось Козюкину. — А если так, то, значит, я… Значит, я становлюсь у них всё-таки ведущей фигурой!»

В Высоцке Брянцев не был никогда и с интересом ехал в этот город, выросший за какие-нибудь десять лет. Поезд шел между двух глухих стен леса, и могучие мачтовые сосны подступали к самой железнодорожной насыпи; паровозный дым застилал кроны, и видны были только стволы, огненно-красные, словно отлитые из меди. Брянцев любил смотреть из окна поезда: его всегда охватывало удивительное спокойствие, а вид леса, да еще такого, таежного, непролазного — еще больше успокаивал. Но внезапным, быстро проходящим волнением обнимало его всего, когда он видел на тяжелой, отвисшей ветке, совсем близко — черноперого глухаря.

Обычно близость города замечается издалека. В вагонах начинают собираться, снимают с полок чемоданы, надевают пальто, прощаются с теми, с кем уже подружились в пути и кто едет дальше. Здесь всё было не так. Брянцев смотрел в окно; в его купе трое «дальних», так и не найдя четвертого партнера, начинали вторую пульку в преферанс; в соседнем купе, где ехали студенты-горняки, пели песни: