— Ничего, — махнул рукой Тищенко. — Не такое случалось.

Он прихвастнул: пил он неумело, но теперь решил не отступать.

— Что я здесь делаю, как вы думаете? — говорил он. — Я доказываю свое «я». В конце концов, имею же я право забыть суету сует… Кто я такой — вы знаете?

— Нет, незнакомы вроде, — сосед закусил колбасой. — Разрешите чокнуться?

— Чокнемся!

Выпили. Снова закусили. Похрустели соленым огурчиком. Тищенко качал головой, крепко упираясь локтями в стол:

— Я, брат ты мой, сменный мастер. Ну, провинился, бывает, а почему меня одного ругать, а? Так и живем, водочку пьем.

— Да, жизнь! — поддакнул сосед.

Тищенко долго и скучно рассказывал, как ему сегодня попало, как год назад он разошелся с женой.

— Так сходитесь, — посоветовал сосед. — Я вот с женой тоже как кошка с собакой первое время жил, а потом попривыкли друг к другу, начали уступать, и, глядишь, веселей стало.

Тищенко пошарил в карманах: больше денег не было, а выпить хотелось еще, и он выругался. Сосед понял его:

— Что, еще хотите? Хватит, ей-богу хватит. Я тоже воробей стреляный, вижу… В самой вы норме…

— Ну да, в норме!..

— Вот выпейте со мной, если хотите. Да ничего, не стесняйтесь, я человек простой, рабочий, со мной этих «мерси» не надо… Ваше здоровье!

Что было потом, Тищенко помнил плохо. Новый знакомый взял еще пол-литра, а после, кажется, он же и доставил его до дверей дома. На прощание Тищенко, качаясь, нацарапал на листке бумажки свой телефон.

— Я тебя… — бормотал он, — я тебя еще… поблагодарю… Мы с тобой… мы с тобой в ресторан пойдем. Вот пятнадцатого получу зарплату и пойдем, а? Звони — и пойдем, а?

Наутро он мучился головной болью.

Пятнадцатого вечером Тищенко позвонили на работу. Он долго не мог попять, с кем разговаривает, потом вспомнил, покраснел и фальшиво протянул:

— A-а, это вы! Узнал, узнал. Где же мы с вами встретимся?

Ему очень не хотелось идти, но надо же было отблагодарить товарища.

В ресторане они посидели недолго и пили не много, но зато самый дорогой коньяк. Официант принес счет, — оказалось, что-то около восьмидесяти рублей.

Тищенко хотел было расплатиться, но внезапно почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица и сразу онемели губы.

— Слушайте, — прошептал он. — Меня обокрали. Всю получку. В трамвае, наверно…

Официант неподвижно стоял у столика и ждал…

Служебного пропуска у Тищенко тоже не оказалось, его, надо полагать, выкрали вместе с бумажником. Он оставил официанту паспорт, пообещав сегодня или завтра утром занести деньги. На улицу он вышел сам нс свой, но хмель с него как рукой сняло.

— Сейчас никого из знакомых нет дома, денег не занять… Вы простите меня, что всё так вышло.

— Да ради бога. И у меня, как на грех, денег нет.

Тищенко стал прощаться.

— А сами-то как две недели жить будете? — спросил новый знакомый.

— Ну, обращусь в кассу взаимопомощи, выкручусь как-нибудь.

— Вот что, у меня здесь неподалеку теща живет, из деревни приехала, дом там продала. У нее деньжишки водятся, она, может, одолжит. Сходим? Попытка не пытка.

И Тищенко согласился.

Они дошли, и знакомый, усмехнувшись, сказал:

— Вы подождите меня здесь, я — мигом. А то характер у моей тещи…

Он вошел в подъезд, а Тищенко ходил возле дома, сжимая от бессильной досады кулаки. Верно говорят, — беда никогда не приходит одна.

Минут через пять новый знакомый вышел. Он казался смущенным.

— Понимаете, не дает… Говорит, откуда я знаю вас, мало ли какого ты пьяницу приведешь, а потом ищи ветра в поле.

— Ну, я тогда пойду…

— Она, понимаете, расписку просит… Чёртова баба!

— Расписку? Ну, я могу дать расписку. Через месяц верну все деньги.

Тут же, на улице под фонарем, он написал на листке из записной книжки несколько слов, спросил, как тещина фамилия и инициалы, и расписался. Знакомый ушел и вернулся уже с деньгами.

— А в милицию вы всё-таки сообщите о пропаже, — посоветовал знакомый.. — Всё-таки воровство, да к тому же — служебный пропуск…

На этом они и расстались.

Найт полагал, что теперь завербовать Тищенко будет нетрудно.

А Виктор Осипович приносил первые новости. В расчетный отдел действительно надо было ходить через литейный цех, причем иногда — в обеденный перерыв и в пять, после работы, — в цехе почти никого не было. Проходить можно было возле опок, от которых поднимался легкий сиреневый дым. Турбину Виктор Осипович видел. Ему еще неясно было, что задумал Найт, а тот в открытую потешался над недогадливостью и скудоумием своего подчиненного.