— Кабы могла, так я бы и не говорил, и не катал.

Петька посмотрел на девчонку и, вздрогнув, понял: Галя была не просто бледная и худая. Она не могла ходить.

Пока Коля подвозил тележку, а он сам рассматривал дом и двор, девчонка передвинулась на руках к краю скамейки и теперь ждала, когда ей помогут. Обе ноги у нее были совсем тоненькие и темные.

— Шесть лет назад я болела полиомиелитом, — потупившись, объяснила она. — Получилось осложнение, теперь…

Петьке сделалось до того больно и неловко, что он не знал, куда деться.

Чтобы подавить растерянность и смущение, стал усердно помогать Коле — осмотрел колеса тележки, открыл ворота, убрал в поленницу раскатившиеся по двору чурки.

Катали Галю в дальнем конце деревни. Побывали сначала возле кузницы, наведались к яме с опилками. Потом промчались вдоль цветущих огородов и свернули к речке. Галя, беспрерывно вертя головой, смеялась, просила нарвать цветов, собрать цветных камешков.

— Вот хорошо-то! — радовалась она. — А то сидишь во дворе, как Кутька на привязи. Кроме цыплят, никого и не видишь.

Митька прискакал, едва завидев тележку. Это был крепкий, коренастый мужичок с круглой, как шар, головой и оттопыренными ушами. «Будто ручки у самовара, — подумал Петька. — А башка и вовсе на щетинковый мячик похожа: белобрысая, стриженая, волосы растут, как иголки у ежика».

Заложив руки за спину и широко расставив ноги, Митька некоторое время с независимым видом следил за коляской издали. Но скоро это, должно быть, наскучило, и он, вооружившись обручем с палкой, стал бегать вслед за ребятами.

— Бип-бип! Бип-бип! С дороги! Берегись!

Петька, глядя на это, долго молчал. Наконец не выдержал.

— Скоро горючка-то кончится?

— Какая еще горючка? — не понял Митька.

— Да в баках твоих. Бибикать когда перестанешь?

— А тебе какое дело? Ишь, указчик нашелся!

— Я не указчик. Нравится — мети пыль хоть до Москвы. Можешь взять в компанию вон Андрюшку. Только лучше сменил бы Колю. Видишь, он устал?

Митька посмотрел на Колю, на Галю и презрительно фыркнул.

— Была охота! Нанялся я коляску таскать, что ли? Возишь сам — и вози.

— Не коляску. В ней же кто?

— Ну кто? Галька безногая. Может, мне на нее молиться? Раз калека стала — пускай не рыпается. А хочет кататься — есть родители да сестра.

Петька такого хамства не ожидал и нашелся не сразу. Когда же собрался ответить, его удержала Галя.

— Не обращай, Петя, внимания, — сказала она. — Митька ж у нас такой — плевал на всех. Только если задачку решить, тогда бежит: «Колька, как у тебя получилось? Галька, дай переписать!»

— Кто? Я? — возмутился Митька. — Да ты что врешь?

Но Петька с Колей его слушать не стали. Подхватили тележку и покатили дальше.

Озадаченный таким равнодушием, Митька подобрал обруч, зачем-то осмотрел его и, плюнув, швырнул в сторону.

— Андрюшку в компанию? Ладно! — крикнул он. — Погоди, чучело конопатое! Запросишься еще в дружки, да я погляжу!

Когда Петька с Колей, набегавшись, подвезли Галю ко двору и передали Тамарке, Митька появился на улице снова. На этот раз в руках у него была надетая на гвоздь катушка. В верхнем торце ее торчали рожками две патефонные иголки, а на место ниток наматывалась веревочка. Стоило надеть на иголки жестяной пропеллер и дернуть за намотанный шнурок, как жестянка срывалась и улетала высоко в небо.

У Коли загорелись глаза.

— Вот здорово! Попускаем еропланчики!

Петька нерешительно покачал головой: Митька делал вид, что не замечает его, и в компанию не приглашал.

— Да плюнь ты на его задавачество! — догадался, в чем дело, Коля. — Это же он так. Покочевряжится, покочевряжится и перестанет. Айда!

Так оно, конечно, и получилось. Белобрысый дулся недолго, и компания пробегала с катушкой чуть не дотемна.

У Митьки было множество всяких игрушек. То он являлся к друзьям с самодельной свирелью или дудкой, то приносил манок и дразнил на ручье уток, то, сделав из бузины похожую на насос брызгалку, обливал водой карапузов.

Однажды, собравшись у него во дворе, друзья решили слазить на чердак, где жили голуби. Едва мальчишки показались в слуховом окне, как птицы, громко хлопая крыльями и ударяясь о крышу, начали выскакивать на улицу. Только три или четыре голубя осталось на месте. Сидя в небольших проволочных ящиках, они тревожно вертели головками.