Летом, по закону, охотиться не полагается. Однако мужчины-удэге без дела не сидят: ремонтируют в лесу зимовья, заготовляют продукты. Заодно изучают звериные тропы, — узнают, где держатся белки, соболь.

Нынешней весной правление артели решило построить зимовья в той самой долине, где находились ребята. Лет двадцать назад здесь рубили лес, и зверя из-за этого водилось мало. Но потом заготовки древесины прекратились, и, когда охотники приехали сюда на разведку, они увидели, что в распадках развелись и соболя, и норки, и даже редкостные пятнистые олени. Тут же, у речки, была старая избушка. Охотники привели ее в порядок, завезли снаряжение, а потом уехали по делам домой. Вот уже с неделю, дожидаясь их возвращения и охраняя колхозное добро, Лян жил в домике один.

— Ты, наверно, член бригады? — полюбопытствовал Петька.

— Сказал! Я ж учусь школе.

— А почему приехал с охотниками?

— Так. Выпросился отцом каникулы.

— И не боишься один? Ночью же темно, кругом звери. И речка ворчит.

— Хо, ворчит! Я ж сколько раз ночевал тайге без крыши.

— Ну да! Зачем?

— Ходил охоту. Домой далеко, вот и ночевал.

Беглецы спросили, сколько километров до удэгейского поселка.

— Прямиком — двести, может, двести пятьдесят, — сказал Лян. — Плыть речками — семьсот будет. Только это ерунда: хорошей лодке мотором три дня ходу.

По словам мальчишки, в прежние времена удэге передвигались по таежным речкам, как черепахи: стоит человек в лодке-бате, отталкивается шестом и идет куда надо. Даже сильный молодой охотник проплывал таким способом пятьдесят километров в день. Да и то по течению. А теперь у каждого удэге и наная на бате подвесной мотор. Поставил его, закрепил как следует на корме и несись птицей.

Еще быстрее и проще переезжают лесные люди с места на место в холода. Поздно осенью, когда пройдет праздник Октябрьской революции, в поселок прилетает вертолет. Охотники грузят в кабину ружья, собак, садятся сами, и их развозят по зимовьям. В каждой таежной избушке остается четыре-пять человек. А потом вертолет время от времени наведывается к ним — привозит продукты, забирает пушнину. Прошлой зимой в каникулы Лян летал в гости к отцу. Доводилось ему кататься и на самолете.

Когда Петька услышал, что Лян летал по воздуху и что у него есть знакомый пилот, сердце заныло от зависти. Что, в самом деле? Мальчишка-таежник, не видавший ни паровоза, ни автомобиля, курсирует за облаками, как у себя дома, ты же всю жизнь провел в городе, с утра до вечера провожаешь глазами всякие ТУ да ИЛы, а пощупать руками, что оно за такое, и не можешь. Если так пойдет дальше, космонавтом разве станешь?

Рассказывая о своем житье, о колхозе, Лян показал гостям и хозяйство охотников.

В амбарушке, куда мальчишки заглянули, забравшись по приставной лесенке, лежали пузатые мешки с продуктами, под крышей белели перекладины для подвешивания оленьих туш. На разлившейся речке у берега, будто горячий конек на привязи, танцевала легкая оморочка. А о жердях, вкопанных в землю за домом. Лян сказал сначала коротко:

— Это вешала. Сушить рыбу.

Однако, увидев, что Коля с Петькой ничего не поняли, объяснил подробнее.

Промышляя рыбу, лесные люди особенно много ловят кеты — морской рыбы, которая поднимается по Амуру, заходит в Уссури и потом нерестится в мелких речках. Сейчас, правда, кеты стало меньше, чем раньше. Чтобы она не перевелась, приезжим жителям Приморья ловить ее в речках запрещают. Но удэге жить без рыбы, конечно, не могут и ловят ее по-прежнему. Только не где и как попало, а по специальным разрешениям.

«Таежный следопыт» в этом году добудет пять тысяч рыб. Из них пятьсот штук заготовят Лянов отец и его товарищи. В сентябре, когда кета подойдет к нерестилищам, охотники выловят рыб, разрежут на пласты, подсолят и развесят на вешалах для просушки. А потом вяленую рыбу перевезут домой и разделят между семьями.

— Фи! Пятьсот штук! Разве ж это много? — скривил губы Петька.

Ляна это задело.

— А мало, да? Каждая кетина — пять килограмм. Четыре охотника — две тонны. Понял? Потом будут звериные шкурки, орехи, мясо…

В сенях избушки ребята увидели капканы. Тут были и небольшие плашки для бурундуков, и хитроумные приспособления для ловли каких-то других животных покрупнее, и даже здоровенные пасти с зазубренными стальными дугами для волков. В углах стояли и висели остроги, багры, ловчие сети, проволочные решетца. Каждую такую вещь можно было рассматривать без конца.

А вот обстановка самой избушки, к великому Петькиному разочарованию, оказалась самой обыкновенной. Входя в домик, он думал о чучелах, тигриных шкурах и коллекции охотничьего оружия, а увидел всего-навсего стол со скамейкой, вешалку да широкие нары. Из оружия на стене висела одна-единственная старенькая двустволка, а из шкур, если не считать облезлой шкурки на полу перед нарами, не было ничего и вовсе.

Вздохнув, Петька повернулся и хотел уже выйти, но натолкнулся на Колю. Мальчишка стоял на пороге я не сводил глаз с ружья.

— Это чье?

— Да чье же? — стараясь казаться равнодушным, но явно гордясь, ответил Лян. — Мое, конечно. День рождения подарили.

— Но-о? Насовсем?

— Ну да.

— И ты уже стрелял?

— Сто раз!

— А в кого? Просто так, в воздух?

— Зачем воздух? Воздух стрелять — патроны тратить.

Мальчишка, оказывается, владел ружьем уже два года. Не раз ходил на промысел, убил сорок белок, много рябчиков, а прошлой зимой подкараулил даже козу и енота.