Мои глаза были прикованы къ двери, она была необыкновенно прочная, массивная дверь съ крпкими поперечными перекладинами: плотничья работа, такъ-сказать, не столярная. Это меня успокоило, и я началъ думать, а до этого момента ночи не соображалъ. «Дверь отворялась наружу, разсуждалъ я, значитъ, ее нельзя распахнуть натискомъ. Кром того, сни были слишкомъ тсны, нельзя было дйствовать съ разбгу».

Это ободрило меня, я почувствовалъ вдругъ, что я храбръ какъ мавръ, я кричу, что убью всякаго, кто попробуетъ войти сюда. Теперь я настолько оправился, что сейчасъ же сообразилъ, что кричу по-норвежски, это глупо, я сейчасъ же повторилъ свою угрозу по-англійски. Отвта нтъ. Я погасилъ лампу, чтобы глаза мои привыкли къ темнот, на случай, если окно будетъ выбито и лампа потухнетъ. Теперь я стоялъ въ потемкахъ, смотрлъ въ окно. Револьверъ у меня былъ въ рукахъ. Время шло, я становился все смле, я ршилъ бытъ молодцомъ, и я кричу: «Эй, что вы тамъ замышляете? Или входите, или убирайтесь! А то я спать хочу!» Черезъ нсколько секундъ отвтилъ чей-то хриплый басъ: «Мы уходимъ, ты, тамъ, «hundsfot», и кто-то прыгнулъ въ снгъ. Выраженіе «hundsfot» это — національное американское ругательство, впрочемъ, и англійское. Я страшно разсердился на этихъ негодяевъ и хотлъ отворить дверь и стрлять. Но въ послдній моментъ у меня мелькнула мысль: очень возможно, одинъ удралъ, а другой ждетъ, когда я открою дверь, чтобъ напасть на меня. Тогда я подошелъ къ окну, поднялъ штору и выглянулъ. Мн хотлось разглядть темное пятно на снгу. Я распахнулъ окно, прицлился въ темное пятно и выстрлилъ: бацъ! еще разъ: бацъ! Бшено разряжалъ я барабанъ, наконецъ, раздался послдній выстрлъ. Выстрлы гулко раздавались въ мерзломъ воздух, и съ дороги я услышалъ крикъ: «Бги, бги!»

И вдругъ изъ сней выпрыгнулъ еще одинъ на снгъ, побжалъ вдоль дороги и пропалъ впотьмахъ. Я врно угадалъ: ихъ было двое. Но этому я не могъ даже пожелать покойной ночи, послдній зарядъ уже выпустилъ.

Я зажегъ снова лампу, принесъ деньги и спряталъ ихъ у себя. И теперь, хотя все уже и прошло, я такъ трусилъ, что не отважился лечь въ эту ночь въ постель супруговъ. Подождавъ съ полчаса, пока разсвло, я одлся и ушелъ. Я какъ можно лучше забаррикадировалъ сломанную дверь, потихоньку пробрался въ городъ и позвонилъ въ гостиниц.

Кто были эти мошенники, я не знаю. Едва ли это были профессіональные воры: они старались вломиться черезъ дверь, а было два окна, черезъ нихъ удобне было влзть. Но эти негодяи были настолько наглы, что не побоялись взломать замокъ и двери. Но никогда я не боялся такъ, какъ въ эту ночь, въ преріи въ город Маделіа, притон Іессіи Джемса. И позже нердко приходилось мн пугаться до судорогъ въ горл, и это — послдствіе той ночи. Никогда раньше не испытывалъ я ощущенія страха, которое проявлялось бы такимъ страннымъ образомъ.

Разъ лтомъ въ 1894 году меня разбудилъ датскій писатель Свенъ Ланге; онъ вошелъ въ мою комнату на улиц Вожираръ и сказалъ:

— Въ Париж вспыхнула революція.

— Что!? Революція!?

— Студенты хозяйничаютъ въ город, вышли бунтовать на улицу.

Мн хотлось спать, я былъ золъ и сказалъ:

— Выставьте пожарную кишку на улицу и облейте молодцовъ.

Но Свенъ Ланге былъ на сторон студентовъ, поэтому ушелъ, разсердившись.

Причина, изъ-за которой студенты принялись «хозяйничать», была слдующая.

Извстное общество «Четырехъ изящныхъ искусствъ» устраивало балъ въ увеселительномъ заведеніи Moulin Rouge. Четыре дамы, которыя должны были олицетворять на этомъ балу изящныя искусства; явились почти голыми, — только вокругъ таліи у нихъ были шелковые пояса. Парижская полиція терплива и ко всему пріучена, но тутъ вмшалась, балъ былъ запрещенъ, а учрежденіе закрыто. Художники протестовали; студенты Латинскаго квартала поддержали ихъ, и скандалъ разросся.

Спустя нсколько дней, по бульвару Сенъ-Мишель шелъ небольшой полицейскій отрядъ. Передъ однимъ изъ многочисленныхъ кабачковъ сидло нсколько студентовъ, они язвительно подсмивались и подзывали патруль. Парижская полиція терплива и ко всему пріучена, но тутъ одинъ изъ полицейскихъ разозлился, — онъ схватываетъ тяжелую каменную спичечницу, стоящую на одномъ столик на бульвар, и швыряетъ въ зачинщика. Онъ цлитъ очень неудачно: спичечница, разбивъ окно, влетаетъ въ кабачокъ и попадаетъ въ голову ни въ чемъ неповинному студенту, да такъ, что несчастный убитъ на мст.

Изъ-за этого-то студенты и «хозяйничаютъ» теперь.

Когда Свенъ Ланге ушелъ, я всталъ и вышелъ. На улиц неспокойно, множество народу, конная и пшая полиція. Протискиваюсь, добираюсь до своего ресторана; посл завтрака закуриваю сигару и направляюсь домой. Но толпа уже выросла и давка усилилась. Охранять порядокъ явилась теперь національная гвардія — пшая и конная. Когда она показалась на бульвар Сенъ-Жерменъ, толпа съ крикомъ начала бросать въ нее камнями. Лошадей невозможно было удержатъ, он фыркали, становились на дыбы. Толпа ломала асфальтъ на улиц и швыряла имъ.

Какой-то господинъ, возмущаясь, спросилъ меня:

— Время ли теперь курить сигару?

Я отвтилъ, что не французъ, и не догадываюсь, какая мн предстоитъ опасность, — и это мн извинительно.

Но онъ кричитъ въ изступленіи:

— Революція! Революція!

Тогда я бросилъ сигару.

Теперь уже поднялись не одни студенгы и художники, — со всхъ концевъ Парижа стекались лацарони, разные праздношатающіеся, неопредленные субъекты. Они выползали изъ всхъ угловъ, выныривали изъ боковыхъ улицъ и смшивались съ толпой. И у многихъ приличныхъ джентльменовъ пропадали часы.

Толпа увлекла меня. Тамъ, гд скрещивались бульвары Сенъ-Мишель и Сенъ-Жерменъ, былъ главный пунктъ безпорядковъ, и возстановитъ спокойствіе тамъ казалось очень труднымъ. Толпа долгое время длала все, что хотла. Одинъ омнибусъ переправлялся черезъ мостъ съ того берега Сены. Когда онъ приблизился съ площади Сенъ-Мишель, какой-то человкъ вышелъ изъ толпы, снялъ шляпу и сказалъ:

— Милостивыя государыни и милостивые государи, не будете ли вы такъ любезны выйти…

Пассажиры вышли.

Тогда распрягли лошадей и съ радостными криками опрокинули омнибусъ на тротуаръ. Слдующіе экипажи подверглись той же участи. Конки, проходящія мимо, задерживались и опрокидывались въ одно мсто, такъ что скоро отъ одного тротуара къ другому протянулась высокая баррикада. Вс сообщенія были прерваны; тмъ, кому нужно было пробраться дальше, не могли ничего подлать, ихъ увлекла за собой волнующаяся толпа, ихъ оттсняли въ боковыя улицы или оттискивали къ дверямъ.