«Треска сушеная» — подумала фрекен д'Эспар, и сказала:

— Ваше здоровье, фрекен Эллингсен.

— Благодарю, ваше также!

Фрекен д'Эспар поглощена своим и делит свое внимание между товарищами, рассматривая их. Они все более или менее плешивы, утомлены от постоянного стоянья и писанья за конторками, отцветшие в этом бесцельном ремесле: шеф конторы всех хуже — стареющий господин, он сам подсмеивается над своим голым черепом, проводит по нем ладонью и, указывая на него, говорит:

— Семейный недостаток!

Жизнерадостный господин, с перстнем с печатью на указательном пальце, он слывет среди кутил за независимого бонвивана и прожигателя жизни, не сданного еще в архив. При этом его домашняя обстановка соответствует его положению, две комнаты с портьерой посредине. Но для фрекен д'Эспар он не тот мужчина, который ей нужен; он слишком неоснователен и легкомыслен, без почвы под ногами, он ей не годится.

— Мы не позвоним по телефону? — шепчет фрекен Эллингсен.

— Позвоним? Ах, да, Бертельсену, — ну, да.

Но фрекен д'Эспар занята своим, все остальное может потерпеть. Она сосредотачивает свое внимание на одном из служащих конторы, одном из самых молодых, человеке самой обыкновенной внешности, совсем еще не облысевшем. Он происхождением из деревни, крестьянский сын, служит в деле седьмой год; жалованье у него теперь вполне достаточное, но ему не удается ничего откладывать. Фрекен д'Эспар знает, что он занимается понемногу посторонними спекуляциями и смышлен в достижении своих целей, крестьянин до мозга костей. Он благодарен, что шеф и его пригласил сегодня на вечер, пьет с осторожностью и держит себя все время почтительно.

Время идет. Бутерброды, водка, пиво, болтовня и содовая вода с коньяком, трубки и папиросы — нет, при других условиях это не раздражало бы фрекен д'Эспар, но теперь у нее было другое, о чем ей надо было думать. Когда подали кофе с монашеским ликером, она внесла в общество нотку оживления своим «кофе с avec».

Фрекен Эллингсен опять прошептала:

— Нельзя ли позвонить по телефону?

— По телефону? Да, да. Только я не знаю, знаком ли Бертельсен с этими господами.

Фрекен Эллингсен добавила, упав духом:

— Бертельсен не любит, чтобы я бывала где-нибудь без него.

Но, тут фрекен д'Эспар пришла ей на помощь и громко спросила:

— Можно нам пригласить по телефону Бертельсена?

— Бертельсена?

— Знаете, «Бертельсен и Сын». Так это сын.

— Да, его знают все, шеф его знает. Сделайте одолжение — телефон там, в той комнате.

Дамы ушли за портьеру и стали звонить. Бертельсена нет в конторе и нет дома, он где-нибудь в кафе. Фрекен Эллингсен становится все более и более огорченной.

— Пойдите вы туда назад и посидите там, — говорит тогда фрекен д'Эспар, — я уж найду его. — Она выпроваживает фрекен Эллингсен прочь из комнаты и зовет конторщика крестьянского сына: — Подите сюда, помогите мне. Вы всегда так хорошо управляетесь с телефоном, я помню.

Они телефонировали вдвоем в разные места в полутемной спальне, а когда дело было сделано, и Бертельсена нашли, фрекен д'Эспар занялась немного своим собственным делом и, обняв крестьянина стала гладить его по голове, по всем его сохранившимся кудрям. Черт возьми, он никогда бы этого не предположил — никак не ожидал.

Ну да, а она вот помнила о нем все время.

Он растерян и несколько испуган; что-то чуждое, кроющееся в этом переживании, вызывает в нем сдержанность, — он, разумеется, целует ее, но не без недоверия. «Что такое за притча — фрекен д'Эспар, за которой сам шеф приударял»…

— Послушайте, нам надо бы вернуться к другим, — говорит он.

Да, но вот он знает теперь, что она думала о нем, что она — сказать прямо — не могла забыть его. Что же он на это скажет?

Гм! Он ведь, никогда и не мечтал об этом, никогда. И он до такой степени совершенно не достоин ее, он такой незначительный человек — жалкий конторщик безо всякого будущего.

О, но у нее есть кое-что у самой. Больше она ничего не хочет говорить, но у нее есть деньги, наследство от ее французских родных, как бы Божий дар. Но, точно для того, чтобы оставить себе лазейку, она говорит под конец:

— Вы не должны были целовать меня, если вы меня не любите. Ух, как у меня голова кружится!

Когда они вошли опять в комнату к остальным, у крестьянского парня был несколько одурелый вид; фрекен д'Эспар лучше вышла из положения и поправила дело — может быть, потому что ей необходимо было это сделать — она прикрыла глаза рукой и воскликнула: