Справа показалась старинная церковь в облезлой штукатурке, потемневшая от снегов и дождей, ветров и морозов. Она, как столетняя грузная старуха, смотрит на реку подслеповатыми окнами из-под каменных полукружий: что там за народ плывет? С добром ли?

Утро теплое и обманчиво тусклое. Краски неярки, очертания предметов смягчены, как бы подернуты дымкой. А дали на редкость прозрачны. Кажется, что река слилась с небом. От всего веет мудрым вековым покоем. И лес стоит в тяжелой дреме.

До поздней ночи Саня листал взятую у Анатолия книгу. Много узнал интересного о прошлом здешних мест. Как раз вчера после Керчево берега пошли все глуше, все безлюднее. И Сане везде чудятся теперь признаки старины, отголоски былых событий, волновавших княжество Пермь Великую.

Некогда было такое. Впервые его упоминает монах Епифаний — биограф епископа Стефана, возглавлявшего в последней четверти XIV века Пермскую епархию, занимавшую земли по реке Вычегде. Перечисляя владения, окружающие Пермь Вычегодскую, он выделяет как особую область «Пермь Великую, глаголемую Чусовая». Территория ее простиралась от озера Чусовского на севере до реки Чусовой на юге, от Вятской земли на западе почти до предгорий Урала на востоке. Населяли ее предки нынешних жителей Коми-Пермяцкого национального округа. Центр ее был в городе Чердыни, называемой тогда тоже Пермью Великой.

Вслед за первыми русскими поселенцами на эти земли шла церковь. В 1443 году епископ Иона крестил коми-пермяцкого князя в Чердыни, дав ему имя Михаил. Камские пермяки с тех пор стали участвовать в военных операциях на стороне крепнущего Московского государства, но сохраняли свою самостоятельность.

В 1472 году московский отряд во главе с князем Федором Пестрым, как сообщает Никоновская летопись, отправился на Пермь Великую. Войска князя Михаила были разбиты, и он признал себя вассалом царя Ивана III.

Когда Московское государство еще более укрепилось, Матвей Великопермский, сын князя Михаила, в 1505 году «был сведен с Перми Великой». По 1613 год прикамскими землями правили чердынские наместники и воеводы, а спустя некоторое время — Соликамские.

К XVII веку коми-пермяцкое население значительно отодвинулось на юго-запад от своего прежнего политического центра — Чердыни. Селения с пермяцкими названиями, расположенные вокруг Чердыни — Камгорт, Искор, Ныроб, Янидор, Губдор, Пянтег и другие, — сейчас совершенно обрусели.

Первый русский отряд под предводительством Федора Пестрого пришел с северо-запада, спустился на плотах по Весляне и Каме и высадился на берег в том месте, где теперь село Бондюг. До Чердыни сушей оставалось всего тридцать три километра…

И вот теперь Саня идет этим же путем, только, снизу вверх, и уже завтра будет на Весляне.

Церковь ближе, ближе. Заалели уже вывешенные первомайские флаги и лозунги. Замаячили на берегу фигурки людей. Их становится все больше и больше. Самоходка подходит к Бондюгу не одна. Впереди подваливает пассажирский пароход.

Появление первых судов в оглохшем от зимнего безмолвия, далеком от тракта и железной дороги селе — большой праздник. Все от мала до велика приходят на берег. Визгу, смеху! Ребятишки целым табуном бегут. А сзади учительница. Видимо, даже прервала урок. Она старается идти спокойно, а сама вся подалась вперед. И бежать неудобно, и отставать не хочется.

Эх, причалить бы здесь, потолкаться среди людей, послушать разговоры! Да нельзя. Некогда: ждут судно в другом месте. Тоже ходят на берег, смотрят вдаль.

А самоходка напротив села вдруг замедлила ход, стала уваливать вправо и поползла вниз.

— Саня, к лебедке! Помоги якорь отдать. Тут, кажется, свал сильный. — Юрий склонился над лоцманской картой, разбирая мелкий шрифт примечания:

«Левый берег, начиная от 355 до 354,6 км, используется для сухогрузных причалов и пассажирским флотом. В этом районе, начиная от устья р. Бондюжанки и ниже, наблюдается сильное свальное течение к левому берегу. Судоводителям это необходимо учитывать. При наличии западных и юго-западных ветров свал в сторону причалов увеличивается еще больше».

Загрохотала якорная цепь, судно споткнулось и стало носом против течения.

Из кубрика поднялся Виктор. Глаза заспанные: только недавно с вахты сменился. Поскреб грудь под распахнутым кителем:

— Э-э-эх, люди! Поспать не дадут. Чего якорек бросили?

— А-а! — махнул рукой Анатолий. — Бугель лопнул. Муфта ни взад ни вперед — на холостом…

Виктор нырнул в темный провал люка в машинное отделение.

Полчаса не прошло, как снова заговорил двигатель. Поплыло мимо село и осталось позади. И Сане отчего-то стало грустно.