– Я достаточно умная, чтобы реально смотреть на вещи, и достаточно сильная, чтобы самой справляться со своими проблемами, не загружать окружающих, а тем более не рушить чужие семьи.

– Семьи почти без тебя порушены были. – Голос Васильева отвердел. – А насчет того, чтобы меня не загружать…

– Тебя в первую очередь, – не дала договорить Ольга. – Ты в силу какой-то непонятной мне наивности или жалости (которая меня, кстати, раздражает) или чувства долга (что меня вообще бесит) думаешь, что я потеряла только стопу. А я потеряла все!

– Не понимаю, что значит «потеряла все»?! – Женя разозлился и закурил с остервенением.

– Например, возможность иметь детей (самой теперь нянька нужна), возможность нормально любить и быть любимой… Кстати, в том числе в постели спокойно ноги перед мужиком раскинуть, не боясь шокировать его своим обрубком, – ответила Ольга со спокойным вызовом.

– И это «все»?!

– Это не все, но существенно. После вида моей культи у тебя сроду на меня не поднимется. Я и так не красавица, не Мерлин Монро… А баба должна вызывать желание. Судьба у нее такая.

– Ну, знаешь…

– Знаю… И тебя знаю… Будь ты мужланом, грубым и прямым, как рельс, было бы проще. Но ты ведь штучка тонкая, впечатлительная. Я себе представляю, что бы ты испытал, когда в ванной этот кусок мяса во всей красе увидел…

– Что ж теперь – удавиться, что ли, раз на конкурс красоты «лучшей пары ног» не попадешь?!

– А почему бы и нет? – Ольга говорила с холодным спокойствием, что давалось ей непросто. – Детей у меня нет. А самой быть для кого-то обузой и радости не доставлять – перспектива, прямо скажем, мрачноватая. Тем более на развалинах чужой семьи.

– Так, все! Завязали этот «гнилой базар», как говорят в Ростове. – Васильев выключил проигрыватель. – Спим! Утро вечера мудренее.

Диван застонал под улегшимся Женькой. Ольга незаметно плакала. Васильев шумно дышал. Бессонная, мучительная ночь душила их в своих мохнатых объятиях, шелестя за окнами дождем.

Утро было серым и неприветливым. Унылый дождь не умирал. Женя молча поднялся и сразу пошел на кухню ставить чайник.

– Не заходи в комнату, пока я не приведу себя в порядок, – громко сказала Ольга.

– Может, я все-таки помогу?

– Нет, я сама.

«Сама, сама», – пробормотал под нос Васильев, скрипнул зубами и зажег газ. Так и стоял у плиты в трусах, пока Ольга одевалась, умывалась и поправляла повязку на культе, скривив губы от боли.

Позже, сидя за столом, спросила:

– Ты на службу пойдешь?

– Служба не волк, в лес не убежит.

– Нагоняй получишь. – Ольга отпила глоток кофе.

– Не впервой. – Васильев тупо смотрел на сопливое от дождя окно.

– Тебе нужно идти домой.

– Сейчас схожу.

– Ты не понял. – Ольга говорила медленно, с расстановкой. – Тебе нужно домой не сходить, а уходить навсегда.

– Ты опять?.. – Женю уже злило Ольгино упрямство.

– Сам ведь видишь, что ничего у нас не получится. – Ольга казалась спокойной.

– Это просто начало неудачное, – стал оправдываться Васильев.

– Это не начало, это конец всему. О чем я тебя предупреждала.

Женя вздохнул. Неприятно было осознавать, что Ольга права.

– Не сиди сиднем. Зайди в магазин, купи гостинцев женам-детям…

Васильев поднялся. Подумав, решил ехать в форме. Назло жене.

– Да, надо что-нибудь Саньке купить.

В дверях Женька замялся.

– Я только свои вещи возьму и сразу назад. Все разборки отложу на потом. Хорошо?

Ольга кивнула головой.

– Да, давай. – Ее мысли были далеко.

– Я тебя прошу: не расстраивайся и не бери дурного в голову. Я скоро вернусь… – И продолжал стоять в дверях.

– Женя! Не томи, умоляю! Быстрее уезжай! Раньше уйдешь, раньше вернешься… Кстати, можешь не возвращаться – так будет лучше.

– Опять ты… Давай без глупостей!..

– Ты уйдешь или нет?! – Ольга выстрелила молнию глазами.

– Уйду. Но скоро вернусь. Жди, пожалуйста. – И вышел.

Перед своим подъездом Васильев закурил, судорожно затягиваясь. Сердце колотилось в груди, как буйнопомешанный в клетке. Женя взлетел к себе на пятый этаж. План разговора, составляемый им каждый день на протяжении последнего месяца, рассыпался и улетучился из головы, как только он нажал на кнопку звонка. Жена открыла дверь и сощуренными черными глазами оглядела Васильева с ног до головы. Поняла, что в капитанских погонах он явился преднамеренно, из протеста.