Дом и подъезд нашла сразу. Быстро вбежала на третий этаж и нажала кнопку звонка. За дверью долгое время было тихо, а затем послышался характерный стук костылей. Нина набрала воздуха в грудь. Щелкнул замок, открылась дверь, и Нина столкнулась с удивленными серыми глазами.

– Где Васильев? Я его жена!

– Не знаю, – выдавила Ольга всколыхнувшейся грудью. – Я думала – с вами. Вы проходите. – И неловко двинула костылями, уступая дорогу.

– Ноги моей не будет в твоем блядском доме! – прошипела Нинка. – А уж тем более не будет здесь ноги моего сына! – Из ее глаз летели искры. – Если вы с Женькой думаете, что вам удастся Саньку у меня отвоевать, то знай – я тебе и вторую ногу выдерну, и Васильева сгною! Поняла?!

– Да вы не кричите так. – Ольга опустила голову. – Соседи же вокруг.

– Плевала я на твоих соседей! Да и на тебя! – И Нинка, развернувшись, побежала по лестнице вниз, продолжая обвинительную речь так, чтобы Ольга слышала: – Ишь че удумала! Правду люди говорят: Бог шельму метит. Не успели съехаться-разъехаться, она уже ребенка к себе тащит, корова одноногая!.. – И так грохнула дверью подъезда, что штукатурка посыпалась.

Сразу после ухода жены Васильева Ольга, обрызганная ядовитой слюной, закрыла входную дверь на все замки. Затем достала из стопки пластинок «Реквием» Моцарта и включила проигрыватель. На кухне она открыла духовку в газовой плите и повернула все ручки до отказа. Кухня стала наполняться резким запахом газа. Ольга вернулась в комнату, сделала музыку громче и поставила проигрыватель на автоповтор, чтобы «Реквием» не кончался. Опять пошла на кухню и плотно закрыла за собой дверь.

За окном шел дождь. По стеклу глухо стучали капли и стекали струйками на подоконник. Ольга смотрела в окно, пока голова не стала тяжелой, а перед глазами не вспыхнули звезды. Тогда она легла на пол и положила костыли рядом.

В полку Васильев с горя выпил с друзьями, но душевную боль не заглушил. Нужно было окончательно прибиваться к какому-нибудь берегу, и Женя, укрепив волю водкой, поехал к Ольге.

По дороге говорил сам с собой, предчувствуя, что теперь в его жизни будет мало радости. Нину наверняка потеряет, для Саньки постепенно станет чужим, а с Ольгой будет мучиться…

Закрытая дверь озадачила, но не очень удивила. «Опять Ольга демонстрирует характер и независимость, – подумал. – Это теперь обязательная программа». Он еще раз нажал кнопку звонка, постучал… Не открывала. Женя закурил, не зная, что предпринять.

Из-за двери слышалась печальная музыка. Он прислонил к двери ухо и прислушался. Что-то знакомое. Женя напряг память. Ага… «Реквием» Моцарта. Ольга что-то говорила об этом. Сердце Васильева стало вдруг распухать в груди.

– Ольга! – крикнул он. – Ольга, открой!

И тут он уловил запах газа.

Разбежался и ударил в дверь плечом. Что-то хрустнуло в раме. Снова разбежался и ударил всем телом. Потом еще. Дверь распахнулась. Женя бросился на кухню. Его окатило волной газа. Увидев лежащую на полу Ольгу, он рванул на себя ручку окна. Одна створка открылась, но вторая не поддалась – не пускал закрашенный насмерть шпингалет. Васильев грохнул по стеклу кулаком. Зазвенели и посыпались осколки. Порезанная рука оплыла кровью. Холодный влажный воздух ворвался в квартиру, но Жене показалось этого мало. Он схватил Ольгу на руки и поволок на улицу, задыхаясь от тяжести и пару раз уронив тело. Наконец вытащил, уложил ее на скамейку перед подъездом и принялся трясти и хлестать по щекам.

Привлеченные звоном разбитого стекла и шумом на лестнице, в окна стали выглядывать соседи.

– Что случилось? – спросил какой-то лысый мужчина.

– Вызовите «Скорую»! – крикнул Васильев. – Человек умирает! Вызывайте быстрее! – поломанный голос его срывался.

Васильев стоял на коленях возле Ольги, гладил ее по мертвым остывающим щекам и стирал капли дождя. А над ним, вырываясь из разбитого окна на третьем этаже, плыли звуки моцартовского «Реквиема». Возвышенные и земные.

Дома пахло грехом. Майорский китель с желтой нашивкой за ранение висел в прихожей, как музейный экспонат. Хозяин квартиры – молодой бездетный супруг лейтенант Валериан Волк – почувствовал, что голова наполняется раскаленной плазмой и распухают виски. Он толкнул дверь комнаты, и комната, как парилка, окатила Волка жаром любовных флюидов и ветром форсированных дыханий.

Волчий взгляд магнитом приклеился к смуглой мужской заднице, с белым шрамом на правом полушарии, которая барахталась меж полных и бледных ног Ольги. Валерианова жена Ольга полулежала поперек старого дивана, принесенного солдатами своему взводному со свалки соседнего немецкого городка. Глядя на внезапно нарисовавшегося в дверях мужа, Ольга захлебнулась вдохом и дернула желтой ступней. Тут же повернулось к Волку влажное от сексуального труда лицо стоящего на коленях майора Хафизова, заместителя начальника политотдела учебного полка, где служил Валериан. Жгучий глаз хафизовского профиля заморгал в страхе.

Ошпаренный кипятком диванной сцены, Волк грохнул дверью и выскочил на улицу, мокро-холодную от осени. Волка ждал грузовик из батальонного хозвзвода. Валериан запрыгнул в кабину и скомандовал усталому задремавшему водителю: «Гони!» Сердце Волка захлебывалось и разбивало грудь.

По дороге в полевой лагерь некурящий Валериан выкурил три термоядерные сигареты «Волна» из оранжевой, как очищенная морковь, водительской пачки и с отравленной головой направился по закачавшемуся под ногами полигону к палатке, где хранилось оружие. Оттолкнув упершегося на входе в «ружпарк» дневального – робкого солдата-татарина, – лейтенант Волк хватанул автомат, магазин к нему и загреб из цинковой коробки горсть патронов. Патроны торчали между пальцами Валериановой руки латунными любопытными головками и не пролезали в карман куртки.