Теперь сфинкс созерцает окружающий мир. В непроницаемой сосредоточенности. Кто знает, какие бездны и ритмы открываются ему?

Вьется тропинка. Меняются ракурсы. Снизу вверх… Скульптура словно бы оглядывается, меняя свой облик. Тучи бросают на белое голубые тени, белый лоб осеняют темные мысли. И вдруг загадочный профиль сияет затаенной улыбкой под водопадом солнечных лучей.

— Э-эй! Пусть попробует сюда подняться комиссия! Пусть попробует закрыть мою выставку!

Солнце ослепительно сверкает. Снежный сфинкс начинает таять. По ледяным щекам медленно текут слезы, пролагая морщины…

Вспомнив о своем невосстановимом творении, Скульптор прослезился. Лавина сжимает его и мнет. Он бегом мчится через свои выставочные залы — голубые пространства над заснеженными вершинами, — здесь приняты его отвергнутые творения.

Никто и ничто не пересекает горизонт ледяных вершин — ни птица, ни молния. Только контуры снежных изваяний Скульптора.

Он взбирается на неприступную крутизну. Поднимается над униформенно однообразными скалами и туманами. И всюду оставляет необыкновенные скульптуры, вольными движениями изваянные из снежных шапок вместе с причудами ветров и облаков.

Несовершенные, торопливые импровизации преображаются в непостижимое искусство, потому что фоном им — бескрайность, потому что они созвучны и противопоставлены пейзажу. Путь их совершенства труден — парадоксальное единение с природой.

Солнце согревает белые марсианские силуэты. Линии становятся еще более странными, более текучими. Фигуры стекают вниз, сгибаются, уменьшаются, словно оживают и старятся на глазах. Иные из них отчаянно держатся, не сгибаются, искалеченные, смотрят вверх белыми орбитами глаз.

А ночью мороз снова сковывает их. И наутро первые лучи озаряют новые, самым непредвиденным образом изменившиеся фигуры, словно сошедшие с неизвестной планеты, где законы красоты совсем другие, чем на Земле. Ветер — ваятель, мороз — полировщик… Заря румянит щеки, и фигуры оживают перед изумленными глазами скромных туристов, ступающих в выходные дни по безобидным тропинкам внизу. Вновь исхаживают исхоженное. Болтливые, ахающие, жующие…

Художник — изобретательный шутник, моделирует странные снежные скульптуры, повергает в изумление людей внизу.

— Вот вам — вместо привычных гладких и скучных, как подстриженные деревья, статуй! — Сверху он смеется над обывателями в мутной котловине города.

Но ветер, солнце, мороз — еще находчивее, и фантазия их куда необузданней! Бог знает что вытворяют они со снежными сфинксами, изумляя самого творца!

Память Скульптора — единственное место, где сохраняются его творения во всех своих фазах. Сколько им еще осталось существовать? Он страдает не за себя, а за них: вместе с ним они исчезнут навсегда.

Неужели ни одна не сбережется в чьем-либо свежем сознании?

Однажды, перед домиком в горах, в лунном свете, пока все спали, он вылепил невиданного снежного человека. На рассвете морщились сонные отдыхающие — что это? Кентавр? Дракон? Где традиционная метла, угольки вместо глаз, нахлобученная на голову дырявая кастрюля?

Только дети скачут вокруг фантастического Деда-Мороза, обрадованные до безумия. А солнце согревает его, он тает, солнце превращает его в карлика из сказок — горбатого, смешного хитреца…

Но может быть, кто-то из малышей унес его в своей памяти, запомнил на целую жизнь…

Может быть, ничто не исчезает бесследно в этом мире.

Спеши, создавай из подручных материалов последнюю свою скульптуру! Создавай из воспоминаний, из мыслей, из боли, из безнадежности, бреда, ярости! Никакое усилие духа не проходит напрасно. Этот последний творческий размах передастся кому-то, отзовется в чьем-то трепете, продолжится чьей-то рукой.

Твоя нынешняя зрелость превратится в излучение, в вибрацию, в иное измерение — и непременно достигнет — когда? где? кого?

Снежные Помпеи

Лавина — лава.

Огонь и холод жгут одинаково.

Вулканическая лава несет в себе отпечатки шагов. Снежная — также.

Ты мечтал увидеть Помпеи. В воображении своем бродил по древнему городу, заваленному лавиной вулкана. Ты увидел бы больше, чем те, что обычно проходят усталыми, полусонными шагами туристов.

Вот два тела сплелись в объятиях. Барельефное изображение старика. Лавой запечатлены морщины, борозды мудрости и прозрения. Детская ручонка с растопыренными пальчиками — крик о помощи. Силуэт юноши — полет над пропастью, — лишь бы уцепиться за берег жизни.