Психолог неопределенно хмыкнул и почесал виски.

Он был суеверным человеком, но ровно настолько, насколько можно быть суеверным, при этом не испытывая силу тисков старых примет. В современном мире подобные пережитки прошлого уверенно уходят в тень, потому что требуется нечто новое.

Всегда требуется нечто новое.

Новое, новое, оно манящим светом подзывает нас вперед.

Новое!

Человек живет в промежутке между старым и новым, только на этом отрезке, и не дальше или позади существовать не может.

Так и Федор Александрович, отдавая дань новому, прощался с бабушкиными приметами и придумывал свои. К примеру, если с утра у него падала со стола декоративная чернильница – день обещал быть неудачным. Какая была связь между чернильницей и днем, мужчина точно объяснить не мог, но упорно настаивал.

На улице послышался грохот – с таким звуком разрываются надутые пуза облаков – и с неба полился вымученный ливень.

Двое мужчин одновременно перевели взгляд на окно, поймав первые кляксы разбитых капель дождя на стекле. В ноздрях воскрес знакомый запах тяжелого бархатистого озона, придушенный комнатным ароматом древесины.

– А… где состоялась ваша первая встреча?

– В церкви, но эта была не то чтобы встреча. Тогда я впервые почувствовал его в себе, меня затошнило, в глазах помутнело… Я абсолютно точно чувствовал, как он извивается в животе.

– Местечко необычное, не кажется?

Матвей неопределенно кивнул.

– Я… не знаю насколько уместно здесь об этом говорить…

– Если вы чувствуете в этом нужду – говорите.

– Я исповедовался, – Матвей смущенно сжал руки замком на груди. – Говорил о себе, о том, что меня тревожит. Спрашивал про бога. Вы знаете, я неверующий, вернее, не совсем верую. Для меня все это слишком странно… Такого в мире нет, разве я не прав? Словно сказка для взрослых. Нет, нет, не знаю… Не совсем верно сказал…

– Продолжайте, – подтолкнул Федор Александрович.

Сам он незаметно разминал затекшие ноги, поднимая ступни вверх, ближе к голени, и опуская вниз.

– Меня давно это беспокоит, я стараюсь не обращать внимания, но… Оно будто хочет этого. Меня спрашивали, что есть бог для меня. Что есть бог, что есть бог, а что есть я? Понимаете?

– Что есть я?

Матвей облокотился на колени.

– Вот именно.

Они смотрели друг на друга.

От Матвея исходило тяжелое подавляющее напряжение, он нервно покусывал губы, переводя взгляд с одно глаза психолога на другой.

Федор Александрович не мог с ним справиться, поспешно протараторил:

– И все же я настаиваю на том, что эти паразиты – плод вашей фантазии. Неспокойная обстановка вокруг, творческий поиск, возможно, неудовлетворенность своей жизнью, – психолог, забывшись, почесал кончиком ручки лоб, размазывая по коже синие чернила. – Это наша первая встреча, но…

Его перебил резкий скрип – Матвей поднялся на ноги, сдвинув с пола кресло.

– Я в здравом уме! Это вы… Почему вы просто не можете понять? – раздраженно выкрикнул он. – По-вашему, я бы пришел сюда сам, если хотя бы чуточку был не в себе? Эти твари шепчут, скалятся, они рычат и хихикают точно гиены. Их сердца стучат, о, можете мне поверить! Их сердца гулко стучат под ребрами!

– Частенько бывает…

– Чего вы ждете? Что они в вас заберутся? Съедят вас? Когда вы поймете, что это реальность – будет поздно! Реальность, реальность, что реальнее пищевой цепи? Или кошмаров по ночам, всех этих монстров под кроватями?

Матвей пулей вылетел из кабинета, напугав сонную секретаршу в коридоре.

Федор Александрович, недоумевая, так и остался сидеть в кресле, пока женщина с вопросом не заглянула в дверной проем.

– Чудно… – развел руками мужчина. – Паразиты какие-то мерещатся.

Но вечером, когда он сидел на кухне, а в окно ему заглядывали ночные сумерки, Федор Александрович вспомнил свой разговор с Матвеем и так, чтобы никто не заметил, перекрестился.

* * *

В аудитории воздуха буквально не хватало на всех.

Юноши и девушки сидели, не скрывая своего тяжелого дыхания, обмахивались чем придется. Не спасали ни открытые двери, ни распахнутые окна, в которые так и норовили залететь мухи и прочие, обладающие маленькими, противно жужжащими крыльями, твари.

Казалось, только один человек не замечал чудовищных условий и силы освобожденного сонного зелья, разбитого кем-то рассеянным перед занятием, иначе, как объяснить размеренный, но активный и живой голос преподавателя, достигающий даже последних парт и спрятанных под рукавами ушей.

Он нарочито медленно обхаживал вокруг своего стола, поскрипывая под ботинками половицами в раздражающем, постоянно сбивающимся ритме.

– … и вот тогда, как считается, они становятся едиными.

– Простите… – еле живым голосом спросил один из студентов. – Как вы к этому относитесь?