Прямо перед воротами я была остановлена, уткнувшись в пересеченные передо мной копья солдат.

– Простите меня, Господа, - сказала я, и склонив голову, быстро отступила назад, и повернувшись пошли прочь. Отойдя от ворот несколько ярдов, я остановилась и снова сквозь выступившие слёзы посмотрела на них.

Наудачу я пробежала на север по «Дороге Вдоль Стены» несколько кварталов, затем повернула направо, на восток, чтобы постараться вернуться назад к Изумрудной. В тот раз я не заметила там признаков слинов или толпы зевак. Таким образом, я хотела пройти по своим следам назад. Я ещё надеялась, что у меня получится запутать слинов. Идя на север по Изумрудной, я не могла не заметить, что как и всюду, она не была ни подметена, ни вымыта. Оказывается официальный запрет на уборку улиц, очевидно, не был ограничен одним районом. Как выяснилось, что им охвачен весь город и его окрестности.

Я был сбита с толку, смущена, перепугана и несчастна. Понятия не имела, удалось ли мне сбить слинов со следа или нет. Я не представляла, что мне делать. Я боялся возвращаться в агентство и опасалась не вернуться туда. Наверняка мои следы, были особенно многочисленными именно там.

Конечно, я всегда, покинув здание утром, возвращалась туда вечером. И если не возвращаться туда, то я просто не знала, куда я могла податься. Я не могла покинуть город, а оставаясь в его пределах, очевидно, что меня должен был бы задержать, если не слин, то любой свободный гражданин, а ещё вероятнее стражники. Уверена, для них это сделать будет не трудно. Я выделялась в толпе. Моя рабская одежда и мой ошейник, который я не смогла бы удалить, ясно идентифицировали меня.

Действительно, как только на улицах стемнеет, я мгновенно перейду в разряд подозреваемых в попытке побега рабынь. Рабыням, за исключением монетных девок, рабынь-зазывал при пага-тавернах, вообще не разрешают находиться на улицах города после наступления темноты без сопровождения свободного мужчины. У меня не было ни обычной для таких рабынь одежды, ни колокольчика и копилки на цепи для шеи как у монетной девки, ни шёлковой туники с рекламой её таверны, как у девушки-зазывалы. О моем отсутствии в конуре, уже к полуночи - двадцатому часу гореанских суток сообщат куда следует, и утренняя стража будет приведена в готовность, чтобы начать мои поиски.

Да и как, мне выжить в городе? Конечно, я могла бы попытаться какое-то время жить, прося милостыню и добывая еду среди мусора, как это делают бродяжки - свободные женщины, иногда ещё называемые самки уртов, но я, была в ошейнике, и никак не походила на одну из них. Самки уртов часто носят туники, почти столь же короткие, как и у рабынь. Это, предположительно, облегчает им бегство от городской стражи. Хотя сами гвардейцы обычно игнорируют их. Могут, конечно, иногда ради развлечения, поймать и связать одну из них, оставив в беспомощном состоянии, чтобы она не забывала, что может быть поймана в любой момент, если мужчины того пожелают.

У этих бродяжек – самок уртов есть свои банды и территории. У меня не было никаких сомнений, что они сразу опознают во мне рабыню, и связав, передадут стражникам, в надежде на некоторую, хотя бы и маленькую, премию. Будучи рабыней, не могла надеяться даже на их милосердие. Они ненавидели, и презирали таких как я. Даже стоя на столь низкой ступени, они были в тысячу раз выше меня. Они были свободными женщинами. Несколько раз год, особенно когда появлялись жалобы от горожан, или бродяжки начинали доставлять неприятностями, стражники проводили облавы, и, загнав многих из них в тупики, ловили и тащили к претору. Его приговор был почти неизменным - рабство.

Интересно, но стоит их заклеймить и надеть ошейник, и дать почувствовать их беспомощность перед мужской властью, и они становятся послушными, радостными и довольными. Возможно, потому они и стали вести такой образ жизни и одеваться в одежду как у рабынь, что смутно чувствовали, что где-то внутри них, возможно, очень глубоко в сердце, живёт что-то, что умоляет мужчин взять их и сделать их своими рабынями. Они думали, что ненавидели мужчин, но фактически, они всего лишь просили взять их и бросить к своим ногам.

– Стоять, рабыня! – послышался резкий оклик.
– Не оглядываться! К стене! Не так близко! Ещё назад! Наклонись вперед, ладони на стену! Ноги широко. Ещё шире!

Испуганная до потери сознания, я подчинилась мгновенно. Потом чья-то нога пнула мои ноги, вынуждая развести их ещё шире.

Упираясь в стену руками, и с ногами, расставленными очень широко, я оказалась совершенно беспомощной и неловкой. Мой собственный вес держался на руках, упёртых в стену. Попробуй я убрать руку от стены, я просто упала бы воткнувшись в неё головой. Из такого положения, столь неустойчивого и беспомощного, крайне трудно выпрямиться быстро и не потеряв равновесия. В этом положении я оказалась в полной власти того кто стоял позади меня.

– Ой! – вскрикнула я, почувствовав, как мужские руки стремительно пробежались по моему телу, обыскивая на предмет наличия оружия.

Безусловно, этот обыск не трудно было сделать, учитывая, что на мне лишь рабская туника.

– О-о-ой! – закричала я.

– А Ты не носишь железного пояса, - огласил он результат последней проверки.

– Нет, Господин.

– Ты можешь встать на колени, - разрешил мужчина.

Кое-как выпрямившись, мужчина не сделал даже попытки мне помочь, я повернулась к нему лицом, и опустилась на колени. Надо мной возвышался стражник.