Лоу (что-то записывает. Франсуа). Еще один!

Бубуль (нерешительно). У вас в этом городе дела?

Лоу. У меня всегда дела. Вчера я был занят пропеллерами. Сейчас меня занимает этот старый пудель. Может быть, завтра я займусь спасением Европы от разрухи. Мы, американцы, умеем в одно мгновение менять профессии, мысли, цифры. Мы живем всесторонне.

С улицы доносится песня:

Хозяйка (просыпается). Какой ужас! Это Мари-Лу!..

Лоу. Кто это Мари-Лу?

Бубуль. У нас ее все знают. Во время оккупации она среди белого дня застрелила немецкого коменданта. На главной площади, возле льва…

Лоу. Угу. Смелая.

Бубуль. Конечно, она ведь коммунистка.

Лоу. Коммунистка? У нас тоже есть коммунисты, но мы с ними не церемонимся. Где эта женщина?

Бубуль. Ее расстреляли немцы. Но теперь говорят, будто она снова в городе. Тогда это чудо, потому что ее расстреляли.

Лоу. Мы, американцы, не верим в чудеса. Мы реалисты. Конечно, это плохо, что ее расстреляли немцы, но что ее расстреляли — это хорошо. С коммунистами нельзя жить — они мешают делать доллары. Вы думаете, в Америке нет красных? Сколько угодно. У нас в Джексоне один коммунист начал говорить, что нужно оставить русских в покое. Мы ему предоставили покой: в городской тюрьме. Впрочем, зачем говорить о пустяках? (Что-то записывает.)

Бубуль. Неужели, когда с вами разговаривает молодая женщина, вы продолжаете думать о делах?

Лоу. Я всегда думаю о делах. Даже когда я сплю. Если человек не занят делом, он начинает думать о пустяках: один сочиняет стихи, другой целуется натощак, третий становится коммунистом. Здесь много таких метафизиков, оттого вы и гибнете. А мы — молодой народ, мы заняты делом. Почему мы стали первой нацией в мире? Потому что у нас много дел и много долларов. (Франсуа.) Еще один! (Бубуль.) Вот вы увидели, что я американец, и сразу ко мне подсели. Это понятно. Это как план Маршалла, это как шестнадцать наций… А если бы я сказал, что я русский, вы бы, наверно, убежали. Потому что русский не может вам ничего дать, русский может с вами любезничать. Угу. Я реалист, и я понимаю, почему вы мне улыбаетесь. Сейчас у меня ничего нет. Чековая книжка и перспективы. (Франсуа.) Еще один! (Бубуль.) Я не хочу вас обманывать… (Все более и более пьянеет.)

Бубуль. Вы меня уже обманули — вы сказали, что после восьми коньяков вы становитесь кавалером, а это девятый, и вы все еще не замечаете, что я женщина. Право, я предпочла бы, чтобы вы были русским.

Лоу. Вы коммунистка?

Бубуль. Избави бог!

Лоу. У нас за такие разговоры вас отвели бы в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Угу.

Бубуль. He нужно меня водить. У меня все документы в порядке. Вы можете спросить Франсуа, я ведь здесь бываю каждый вечер, это мой генеральный штаб.

Лоу. При чем тут штаб? Мы справимся с ними и без вас. Я видел одного русского, он даже не знал, что такое пылесос. Джим мне сказал, что русские прикатили в Берлин на наших машинах. Как тебя зовут?..

Бубуль. Бубуль.

Лоу. Глупо и безнравственно. А ее зовут «Гильда». Когда ее кинули в море, все острова разлетелись на кусочки.

Бубуль. Зачем вы это говорите? Я так боюсь! Когда нас бомбили, я кричала, как зарезанная. Неужели снова будет война?

Лоу. Угу. Обязательно. Пора с ними кончать — они нам мешают делать доллары. Джим сказал, что тридцать-сорок «гильд», и они разлетятся вдребезги.

Бубуль. Кто это Джим?

Лоу. Мой приятель.

Бубуль. Он, что же, пишет в газетах? Или генерал?

Лоу. Он, как я, — всесторонний ум. В газетах пишут пачкуны. А генералы — это техники. Один проводит электричество в квартире, другой устраивает десанты. Мы все проявляем инициативу. А Джим сейчас в Париже. С миссией… Угу.