Где-то там, за хвойными дебрями, уже карабкалось на небосклон солнце, а тут, в глухой чащобе, все еще гнездились сумерки.

Кастусь вел машину наугад, с трудом отыскивая первый след, что оставила полуторка ночью.

Тогда рядом с Кастусем сидел в кабине лесник — худощавый юркий старик, с седыми, пожелтевшими от курева усами, в полинялой солдатской гимнастерке, подпоясанной сыромятным ремешком. Максим Максимыч, председатель райисполкома, в записке называл старика просто — Евсеич. Он завел машину в непролазную чащу по этой давно не хоженной тропе. Лесник помнил тут каждый спрятанный в траве пень, каждый выворотень, делал Кастусю знаки рукой, и машина вовремя сворачивала в сторону, минуя опасное место.

Сейчас Евсеича не было в кабине — остался с «тулкой» под разлапой елью, где сгрузили они мешки и ящики. Кастусю помогало теперь чутье, которое выручает шофера в трудную минуту.

Из урочища тропа выбежала на знакомую прогалину и шмыгнула в нарядный перелесок, где гуляло краснощекое улыбчивое солнце. Резвая полуторка бежала теперь без опаски, гремя расшатанными бортами. На утреннем пригреве к Кастусю подкралась дрема. Он всю ночь не смыкал глаз: нужно было затемно доставить в лесной тайник особый груз по заданию Максима Максимыча. Теперь задание выполнено. Можно будет поспать, только бы скорей приехать в Дручанск.

Кастусь достал папиросу, чтобы прогнать дрему, но не успел прижечь ее.

С неба прямо на полуторку падал горящий самолет. Кастусь остановил машину и выскочил из кабины. Жарким вихрем сшибло с ног, прижало к земле. Гремучее пламя плюхнулось невдалеке от грузовика, по кочкарнику поползли желтые змеи…

А за осинником, там, куда бежала лесная дорога, небо ревело и короткими толчками бухал гром. «Дручанск бомбят…» — спохватился Кастусь и кинулся к полуторке.

Грузовик мчался теперь, не разбирая дороги, — по колдобинам, вымоинам, рытвинам. Разбрызгивал грязную воду, подминал низкорослые кусты. А Кастусь все прибавлял газу. Торопился выскочить из леса, будто мог отвести беду от родного городка. В мыслях метнулся к матери. Она одна теперь дома. Успеет ли старуха спрятаться в окопчик, что отрыт на огороде? Потом в памяти возникли сестра, племяш Санька…

Опять прибавил газу.

Дручанск горел в трех местах. Густым черным дымом заволокло весь городок. Что горело — не разобрать. Грузовик уже катился с бугра мимо школы, и только тут Кастусь увидел, как желто-багровые всплески огня завихривались над гаражами автобазы.

Полуторка вкатилась во двор райисполкома. Возле конюшни Кастусь столкнулся с Санькой.

— Ты чего?

Санька всхлипывал, силился что-то сказать. Губы его беззвучно вздрагивали.

— Перестань, — уговаривал Кастусь племянника. — А еще мужчина… Сказывай!

— Мамку…

— Где она? — спросил Кастусь. Его бровастое лицо вдруг нахмурилось и стало суровым.

— Там… — цедил Санька мокрые слова, указывая на площадь. — Убитая…

— Лезь в кабину! — приказал Кастусь и повернул машину к распахнутым дощатым воротам.

— И отчим пропал, жаловался Санька. — Ни в повети, ни в амбарушке… Думал, в окопе прячется. Выбежал на задворки, зову — не откликается.

— А лошади?

— Чего? — не понял Санька.

— Лошади, говорю, в стойле?

— Нету.

— Значит, увел куда-то.

Санитарный обоз ушел из Дручанска. Подводы скрылись из виду, оставив у околицы над пригорком распластанное облако пыли. Только два замешкавшихся фургона все еще маячили в конце улицы, будто никак не могли оторваться от крайних изб.

Убитые дручанцы лежали на площади в одном ряду с красноармейцами. Над погибшими голосили женщины. Высокая седая старуха, охая, суетилась возле убитых, накрывала простынями изуродованные тела, от которых шарахались дети.

Санька оглядел все семнадцать трупов — матери среди них не было. Вон лежит бабка Степанида, лицо у нее белое-белое, будто посыпано мукой. Все тело старухи измято, словно побывало невзначай в молотильном барабане. Рядом с пулеметчиком — давешняя девочка. Голубой бантик топорщится в кудряшках — не завял, даже не запылился. Светлые глазенки глядят в небо расширенными зрачками. Белое платьице опрятно, нигде не запятнано. Саньке показалось, что губы у девочки шевелятся. «По ошибке положили к мертвым», — решил он и вдруг осекся: ветерок откинул кудряшки со лба, где пряталась черная пулевая рана.

Под липами звякали заступы. Шестеро копали землю. Они стояли по пояс в яме, то и дело выбрасывая оттуда глинистый грунт. Возле них появился Максим Максимыч. На его бритой голове вместо соломенной шляпы теперь зеленая фуражка. Он что-то объяснял тем, что копали яму, указывал рукой на убитых. Потом торопко зашагал к полуторке.

— Сестру ищешь? — спросил он, приблизившись к Кастусю, и, не дожидаясь ответа, сообщил: — В больницу понесли. Разрывными били, гады!

Максим Максимыч отвел Кастуся за кузов грузовика, заговорил приглушенно: