Шрифт:
…Домой торопится Санька. Бежит мимо больничного штакетника, шлепает босыми ногами по горячей тропе. Отчим поедет траву косить — как бы не опоздать.
Лошади хрупают под навесом. Доедают пырей давешнего накоса.
Гнедко и Рыжуха смирно кормятся из одной охапки, брошенной им под ноги. Байкал стоит поодаль, в углу, привязанный сыромятными вожжами к подсохе. Перед ним — старая рассохшаяся кадушка, натоптанная доверху травой. Рысак дергает траву, щеря зубастый рот, косит глазом на лошадей и тихо, будто во сне, игогокает.
Вторую неделю кормит их тут Санькин отчим. Увел из райисполкомовской конюшни…
Дверь амбарушки отворена. Отчим сидит на обрубке дерева, вставляет в косье гнутые деревянные зубья.
— В больницу ходил? — спрашивает он, обстругивая ножом гибкую хворостину. — Ну, что там?
Санька махнул рукой, и лицо его по-стариковски сморщилось.
— Говорю с ней, а она молчит… Без памяти все. Не очнется никак. Докторица укол ей сделала… — Санька зашмыгал носом. — Видно, помрет мамка…
— Война, сынок. Она без жертвов не бывает. Кто раненый, а кто и совсем убитый будет.
Саньку не успокоили слова отчима, наоборот — обидели. Сказал так, будто в их жизни за это время ничего не случилось. А ведь беда-то на пороге стоит…
Герасим нагреб в бричке охапку травы, кинул лошадям, вернулся опять в новеть.
На дворе внезапно появился Верещака — «божий человек». Санька удивился: ктитор никогда прежде не заходил к ним. Не водил дружбы с отчимом. Сидел у себя в церковной сторожке, как сыч в дупле. Продавал свечи богомольным старушкам, крестики оловянные, просфоры… За это и прозвали его «божьим человеком».
Нынче выполз Верещака из «божьей» избы. К людям приглядывается. Вынюхивает что-то. Сюда зачем-то каждый день волочится. Чего отчим с ним якшается?
Ктитор присел на порожек, взял косье из рук Герасима, потрогал зубья куцыми и красными, как морковь, пальцами. Похвалил работу.
Герасим положил косу в бричку, подмазал задние колеса. Передние не стал снимать с оси, а квачом потыкал между ступицей и втулкой и спрятал заляпанную дегтем мазницу под амбар. Потом стал выносить из прируба сбрую.
И вдруг в тишине утра послышался рев моторов.
Санька выскочил за калитку. От моста на бугор взбирался приземистый, лобастый, как бульдог, легковой автомобиль. Его сопровождали два грузовика с солдатами и бронемашина. Вот и они проскочили мост через Друть и ползли теперь по бугру к площади, волоча по улице рыжий хвост пыли.
— Не комендант ли?
Герасим повернулся к Верещаке, приказал:
— Слышь-ка, Козьма, отскочи за травой. Гнедка в оглобли ставь. Схожу узнаю…
В избе он замешкался: подстригал раскустившиеся усы, примерял праздничную сатинетовую рубаху. На чердак зачем-то полез. Когда вышел за ворота, Санька — вслед. Дергает отчима за рукав.
— Не ходи! Застрелят…
— Не трусь…
Суетится. Торопится.
Боится Санька, но не отстает от отчима. Толчет ногами нагретый песок.
Машины остановились возле райисполкома. Из легковушки вылез немец — чернявый, горбоносый, с железным крестом на груди. На левом боку, на ремне, кобура — малюсенькая, как игрушечная. Желтые ремни скрипят. Санька исподтишка оглядывает чужеземца. На рукавах какие-то белые знаки с черным пауком посередке. Фуражка с высоченной тульей, на кокарде такой же крючкастый паук. На плечах офицерские погоны.
Герасим с поклоном подошел к офицеру.
— Большевик? — спросил тот, буравя Санькиного отчима черными глазами и попыхивая сигарой.
Герасим засмеялся, замахал руками. И вдруг сыпнул скороговоркой немецкие слова. Санька от удивления аж рот раскрыл. Ишь, как тарабарит по-ихнему… Где наловчился так? Дома Санька никогда не видал отчима с немецким учебником в руках. Отчим без заминки говорил и говорил на чужом языке, а немец-офицер слушал, не перебивая. Только кивал широколобой головой да изредка произносил одно и то же слово: «фортреффлих» 3
3
Превосходно (немецк.).
Герасим смолк, вытащил из кармана свернутый кусок клеенки, достал из него пожелтевший вчетверо сложенный листок. Расправил его на своей широкой шершавой ладони. И Санька увидел там диковинную печать — фиолетовую с растопыренными когтями птицу. Вверху, над клювастым хищником, мельтешили, как мошкара, мелкие зеленые буквы.
Офицер прочитал справку, вернул Герасиму и похлопал его по плечу, что-то говоря на своем языке. Потом указал на красный флаг, что взмахивал над входом в райсовет.