— Мы должны смириться… — вдруг заявила Лида. — Таким, как Илья, нельзя противоречить.

И Валя вышла замуж за Илью. Лида была свидетельницей на их свадьбе. Потом, через пару лет, она встретила Стаса Сокольского. И прошлое было забыто — казалось, навсегда…

— Что же вы к нам больше не заходите? — спросил Валю Герман Коваленко в следующую пятницу.

— Куда? — спросила она.

— Ну к нам, в студию. Раньше вы почти на каждом занятии присутствовали!

— Мне некогда, — пожала плечами Валя. — И, вообще, я работаю последние две недели.

— А что будет потом? — удивленно спросил Герман. На нем был темно-синий простой свитер и вроде бы мешковатые брюки, но дорогого стоила та простота.

— Потом вы меня больше не увидите! — с некоторым злорадством сообщила Валя. — Я увольняюсь.

— Куда?

— Никуда! Надоело мне работать, буду дома сидеть.

— Но… но это же скучно!

— Кому как.

— Это ваш муж вас заставил? — прищурил глаза Герман.

— Нет, это мое решение.

— Неправда…

Валя вдруг разозлилась:

— Да что вы ко мне пристали, вообще! В любом случае не ваше дело — мое это решение или не мое…

— У вас очень жестокий муж, — тихо произнес Герман Коваленко. — Он вас не бьет, случайно? Он похож на средневекового феодала, который привык держать своих близких в абсолютном подчинении…

— Герман, вы потому так говорите, что однажды мой муж посадил вас в сугроб! — ехидно напомнила Валя. — К вашему сведению, мы пятнадцать лет вместе, и он меня ни разу и пальцем не тронул…

Они сидели на заднем дворе — здесь был небольшой палисадник. На клумбах заботами Леонарды Яковлевны, росли оранжевые тюльпаны.

До открытия библиотеки оставался целый час. Валя явилась пораньше, но другие сотрудники еще не успели прийти, а ключи были у заведующей или у Натальи. Каким образом здесь оказался Герман Коваленко, Валя не знала.

— Вы ведь тоже пишете. Или я и в этот раз ошибаюсь? — опять спросил он.

— С чего вы взяли?

— Вы так внимательно слушали Юлия Платоновича… как будто его советы и для вас были важны.

— В общем, вы не так уж далеки от истины, — пожала плечами Валя. — Не так давно я дала почитать Истомину одну свою рукопись, но он разругал ее в пух и прах.

— Да-а? — страшно удивился Герман. — А я-то думал, что хуже меня в этой студии никого нет!

— Похвальная скромность! — засмеялась Валя. — Юлий Павлович даже напомнил мне старую истину — если можешь не писать, не пиши.

— А вы — можете?

— Не знаю… Наверное, могу и не писать. Правда, почему-то до сих пор продолжаю придумывать всякие истории, сюжетные ходы, героев, — призналась она. — Нет, я не могу не писать — это для меня что-то вроде психотерапии, я уже поняла. Я буду сочинять свои истории дальше, правда, уж больше никому их не покажу.

Герман посмотрел на Валю с изумлением.

— Валя, мне кажется, вы не правы! — с укором воскликнул он. — Нельзя полностью доверять Истомину. Он старый алкоголик, и время от времени на него находит… А вы видели, как он завидует Гликерии Петровне — только потому, что она нашла себя в этой жизни, а он — нет?..

— Юлий Платонович — алкоголик? — удивилась Валя. — Он просто несчастный больной человек, не смирившийся со звериными законами капитализма, выражаясь газетным языком…

— Еще какой пропойца! — с азартом принялся доказывать Коваленко. — Вы, Валя, наивны, как дитя…

— Или как божий одуванчик? Правда, так принято называть старушек, но моя подруга однажды назвала меня «божьим одуванчиком»… — засмеялась Валя.

— Божий одуванчик… — с улыбкой пробормотал Герман. — Нет, вы не одуванчик, вы какой-то другой цветок… Вы — лилия. Белоснежный цветок со сладким дурманящим запахом, от которого кружится голова… Невинность и царственная красота.