Но с другой стороны: он там может встретиться с кем-то из знакомых Сенина. И наверняка встретится. Как он тогда объяснит, что служит под чужим именем?

Действительно, как?

Сенин думал совсем недолго. Он усмехнулся и снова взялся за клавиатуру. Теперь в своей фамилии русское «эс» он заменил на английское «си». Внешне ничего не изменилось. Но для тупой вычислительной машины это уже другое имя. Этому нехитрому трюку он научился еще в курсантские годы, будущие полицейские таким образом обманывали патрули, когда уходили в самоволку.

Оставался риск, что совпадением заинтересуется не машина, а человек, тогда, конечно…

Впрочем, этот риск был уже совсем мизерным.

На «Сенин» с английской заглавной буквой машина тут же дала положительный ответ. Такой человек действительно был мобилизован по Манифесту Когана. Причем зачислен он в штурмовой батальон, что довольно странно для пенсионера. Теперь всё сходилось.

«Не понимаю, – покачал головой Сенин. – Ничего не понимаю. Зачем он полез в самое пекло? Чего он добивается? Неужели ему нечего терять?»

Он и не мог этого понять. Он только что обрел свободу, любовь, покой, дом, мечту – всё то, что страшно потерять.

Прежний Сенин полез бы в самое пекло по первому зову. Но нынешний Сенин этого уже не помнил и не понимал.

Между двойником и оригиналом впервые нарисовалось явное отличие.

По приезде в усадьбу Элиза поразила его своей деловитостью и хозяйским характером. Она всё знала. У нее не возникало вопросов, что надо купить и куда это поставить.

Сенин ходил за ней по комнатам с блокнотом и только успевал записывать: тарелки, шкафчик, откидной стул, скатерть, полотенца, освежитель, еще один стульчик, какая-нибудь картинка, новая дверная ручка, стеклянная полочка, рамочка для фото, зеркало, еще одно зеркало, коврик, ящик для белья, ночник, шторы… А эту огромную уродливую кровать – выкинуть! Кому только в голову пришло ее сюда затаскивать…

В этом грандиозном мероприятии заселения ему оставалась только роль носильщика, чему он был безразмерно рад.

В свободную минуту он вышел на улицу и критически оглядел дом со стороны. Теперь эта живописная, и по правде сказать, хлипкая постройка должна стать ему крепостью, и неизвестно, на какой срок.

На крепость усадьба совсем не была похожа. Незащищенность от злого умысла так и лезла в глаза.

Сенин прикидывал, как могут развиваться события с появлением его главного и единственного на всём свете врага. Что он будет делать, какие примет меры, чтоб на этот раз не лопухнуться.

«Да что это со мной? – неожиданно подумал Сенин. – Меня хотят убить, а я лишь вяло почесываюсь и вздыхаю, словно собираюсь защитить огород от кроликов. Может, я просто недооцениваю опасность? Может, я к ней привык?»

Ерунда. К опасности нельзя привыкнуть, и Сенин отлично это знал.

Через минуту он ушел в дом, чувствуя только злость и бессилие. Лег на кровать ничком и попытался сосредоточиться.

Нельзя же просто ждать. Но нельзя и изводить себя трусливыми мыслями, а то в критический момент точно запаникуешь и сделаешь глупость. Как бы стать спокойным? На много месяцев – спокойным и собранным.

Можно напичкать дом сигнализацией. Можно постоянно носить с собой какое-нибудь оружие. Иногда можно даже надевать бронежилет.

«Ага, и каску», – со злостью подумал Сенин, сообразив, что мыслит совсем не в том направлении.

Оружие, технические штучки – всё это ерунда. Тем более, как проверено уже на Торонто-9, пули бессильны. Нужно радикальное средство… только какое?

Итак, равный противник. Во всех отношениях равный – это… это просто скучно. Если б не было так страшно.

И вновь он примерял ситуацию на себя. «Что я сделал бы на его месте? Да ничего! Отложил бы всё на потом и разобрался на месте по ситуации. Ему придется следить за домом. Откуда он сможет следить – надо проверить все возможные точки наблюдения. Или у него есть план похитрее?..»

У такого сильного противника должен быть план А собственно, почему он сильный? Он такой же. А значит, поступит так же. Но как? И вновь мысли Сенина шли по одному и тому же кругу, доводя до головной боли.

«Когда же она оставит меня в покое? – устало думал Сенин, имея в виду грибницу. – Что ей еще от меня нужно – уже и в тюрьме отсидел, и годы жизни потерял, и товарищей потерял, и сам чуть голову там не оставил. А она всё идет за мной, всё идет и дышит в затылок…»

Он вспомнил ту ночь, когда они с Валенски высадились на берегу океана в лагере ученых. «Чувствуешь – отпустила?» – сказал тогда биолог. В самом деле, там это чувствовалось. Действительно, отпустила, хотя до нее было всего-то четыре сотни километров.