Шрифт:
— Скажу. Спасибо!
— И тебе спасибо, Егор. Много рассказал ценного…
Егор не знал, что помимо физической усталости, изнурения и дистрофии у него еще было истощение нервной системы. И это-то нервное истощение, которого он не замечал, и было самым страшным.
С того первого танкового сражения под Смоленском, когда, очнувшись, он увидел в танке разорванные снарядом тела товарищей, а над головой, вместо орудийной башни — дымное небо, его тело охватила нервная дрожь.
Когда он бежал оврагом и ехал в полуторке под пулями, эта нервная дрожь не прекращалась. В Северограде в бессонные ночи под бомбами и обстрелами, опять как на фронте, эта нервная дрожь судорожно обжигала тело, вызывая холодный пот. Егор не был трусом. Усилием воли он заставлял себя обрести спокойствие, держался стойко и даже другим показывал пример самообладания и мужества, но мурашки продолжали колоть и холодить спину…
Часто думая о Татьяне, он просыпался в холодном поту. То она снилась во время бомбежки, то представлялась пленницей у фашистов…
Когда вместе с другими рабочими он летел в транспортном самолете через Ладогу, слыша грохот зениток и видя в окно красные, желтые, зеленые нити трассирующих пуль, — опять у него холодела спина.
Даже дома, оставшись наедине с Татьяной, уже не от страха, а от долгожданной радости, от нахлынувшего счастья он вдруг снова ощутил нервную дрожь и почувствовал, как все тело покрылось холодным потом…
Что это было: нервное напряжение, непреодолимое душевное волнение, или, как говорят доктора, «истощение нервной системы», или полный упадок физических сил — Егор не знал и чувствовал себя крайне растерянно и униженно…
Это состояние нервного истощения и бессилия довело бы его до отчаяния, если б Татьяна не проявила чуткости и нежной заботы.
«Ты устал, Егор, измучился, ослаб. Тебе надо хорошенько выспаться, отдохнуть, набраться сил».
Более двух недель она терпеливо ухаживала за ним, заботясь, чтоб он хорошо ел и спал, сберегала его от тревог и волнений.
Накануне Октябрьского праздника, когда был объявлен выходной, Егор пришел с завода радостный и довольный тем, что из цеха вышло сразу три танка.
Поужинав, он сразу лег спать и проснулся поздно утром. Еще не открывая глаз, но помня, что ему сегодня не идти на завод, он сладко потянулся и вдруг ощутил в себе прилив жизненных сил, молодость, энергию.
— Таня, Таня! — радостно прошептал он и, потянувшись к ее кровати, открыл глаза.
Кровать оказалась прибранной, и Татьяны не было в комнате. Но, услышав на кухне его шепот, она вошла, присела рядом на кушетку, взяла его шершавую руку и подняла к губам.
— Таня, Танюша! Ты меня еще не разлюбила? — спросил он и, не дожидаясь ответа, обнял и притянул ее к себе. — Знаешь, милая, я, кажется, воскрес из мертвых.
Татьяна вспыхнула от радости и, улыбнувшись, крепко поцеловала его.
— Я очень рада, Егор. Но нас уже зовут завтракать.
— Как? Сейчас? Ведь сегодня же праздник?
— Уже одиннадцать… Вставай, милый, ждут…
За завтраком, узнав, что привезли Максима, Егор возликовал душой и всех потащил в госпиталь…
Весь день и вечер Егор был в приподнятом настроении, шутил, играл с Вадиком и Сашей в домино и смотрел на Татьяну веселыми, ожившими глазами.
Татьяна все эти дни жила в большой тревоге и страхе за Егора. Ей казалось, что он чем-то серьезно болен. Она видела, чувствовала, что он страдает, и ничем не могла помочь. Ей было жаль Егора. Это чувство жалости к нему переполняло ее душу и было сильнее любви. «Ведь там дошли до полного истощения и здесь работают на износ… Ведь так и умереть недолго… А что будет, если он действительно умрет?..» Татьяна отмахивалась от этой путающей мысли и все больше и чате вспоминала малинские счастливые дни.
Поселившийся было в ее сердце образ благополучного счастливчика Колесникова стал тускнеть и меркнуть. А когда Татьяна сегодня утром увидела повеселевшего, ожившего Егора, ей вдруг представилось, что она верила в эту перемену и ждала, упорно ждала счастливого часа…
В этот праздничный день к ней словно вернулось прежнее чувство.
Ужин был скромный, но радостный. Все были счастливы от свидания с Максимом. Полина Андреевна, уложив Вадика, опять вернулась за стол. Все выпили наливки и еще долго сидели за разговорами.
Когда Егор, о чем-то совещавшийся с отцом, вошел в свою комнату, Татьяна бросилась к нему, горячо обняла.
Через ее плечо он увидел, что на этот раз она постелила ему рядом с собой…
Остывший шабот — массивный стальной монолит был поднят из ямы мостовым краном, осмотрен комиссией специалистов и на стальных листах тракторами перетащен во второй кузнечный цех, где его временно установили на бетонных плитах. В могучем теле шабота предстояло просверлить несколько параллельных и наклонных отверстий.