Обозрев местность в бинокль, Дима наметил объекты для съёмки: старушка с зубилом на бараньем лбу, посёлок с островерхими жилищами, водопад на скале, кухонная глиняная утварь, ожерелья, ножные браслеты и, разумеется, портреты всех женщин, которые согласятся позировать. Снять Ру вряд ли получится, вождь снова куда-то исчез. Неуловимый и прекрасный, как мечта.

К вечеру Дима забил фотографиями сто двадцать восемь гигов на флешке и разрядил все аккумуляторы. Гростайн начинал тускло светиться.

***

Дима освежился под водопадом и спустился в посёлок как раз к ужину. С собой он захватил бутылку коньяка, на дне которой ещё плескалось. Женщины хлопотали у стола и жестами позвали его разделить трапезу. Давешний олений бок выглядел сочно и соблазнительно, запах дразнил аппетит, и у Димы потекли слюнки. Он устроился на кочке рядом с Му: он знал её лучше других и ценил за то, что она не лезла к нему в штаны без приглашения. Целовать целовала, а больше ни-ни. Воспитанная девушка — редкость в первобытном племени.

Когда всё уже было готово, из-за дальней скалы появился хмурый предводитель. Он молча сел на трон, выбрал самый жирный кусок мяса и принялся его жевать. Как по команде за мясом потянулись и остальные. Дима откашлялся и сказал:

— Я знаю, что вы не понимаете русский язык, но я хочу вам кое-что сказать. Вы дикие люди, живущие в каменном веке по варварским обычаям. Это нормально. Вы в этом не виноваты. Поэтому я не обижаюсь, что вы не хотели меня сюда пускать, а потом унизили… гм, предложением вступить в противоестественную связь.

Все внимательно его слушали, один лишь Ру громко чавкал, обгрызая мосол. Дима повысил голос:

— Но есть и хорошие моменты! Ваша природа чиста и прекрасна, как в день сотворения мира. Ваша маленькая община процветает. Ваша наскальная живопись — шедевр и культурное наследие ЮНЕСКО. Вы можете этим гордиться. Жаль, я не успел разобраться в концепции космологического мира…

Говорить речь, когда тебя слушают десятки женщин, оказалось неожиданно приятно. Дима смочил горло коньяком и с воодушевлением продолжил:

— Ваша кухня великолепна, даже маринованные поганки! Ваша система канализации может претендовать на экологический сертификат качества! Ваши девушки хорошенькие! А ваш мужчина… ваш Ру…

Услышав своё имя, Ру мрачно посмотрел исподлобья.

— Ваш Ру — мужчина моей мечты, за которым я пошёл бы на край света, если бы этот злобный неотёсанный дикарь меня позвал. Но, увы, меня зовёт Гростайн, — он махнул бутылкой в сторону пляжа, где уже разгоралась светомузыка. — Я вернусь в две тысячи шестнадцатый год, поеду в Санкт-Петербург и напишу о вас книгу. Это будет толстая и красочная книга с сотнями фотографий! Сто двадцать восемь гигов памяти! — Дима похлопал по нагрудному карману, где хранилась флешка. — Я прославлю вас, а вы прославите меня!

Он остановился, чувствуя, как горят щёки. То ли от длинной вдохновенной речи, то ли от взгляда вождя. Ру смотрел на него так, словно собирался трахнуть прямо сейчас. Дима был опытным бойцом, он прекрасно знал этот жадный мужской взгляд. Погасшая было надежда вспыхнула ярче прежнего.

***

Он упаковал последние несобранные шмотки. Оленью шкуру скатал в малиново-полосатый рулетик и приторочил к рюкзаку. Присел на дорожку. Допил коньяк.

Тонко жужжали комары. В очаге, разожжённом доброй Му, потрескивали мшистые веточки, и густой древесный аромат клубился в вигваме, как октябрьский туман на Дворцовой площади.

Не может быть, чтобы он ошибся. Когда мужчина так смотрит — он приходит. За пять тысяч лет многое могло измениться — климат и ландшафт, флора и фауна, человеческое общество и орбиты планет, но только не взгляд, каким один человек смотрит на другого. Это же секс. Основной инстинкт. Он незыблем, как бутерброд с копчёным палтусом.

И Ру пришёл. Его монументальная фигура вытеснила из шалаша весь воздух, и Диме стало нечем дышать. Он взялся за верхнюю пуговицу, но пальцы не слушались, и он растерянно теребил воротник рубашки. Наедине с дикарём, пришедшим за его нежной трепещущей плотью, он чувствовал себя беззащитным и готовым на всё.

— Гыр-гыр! — сказал Ру и повелительно ткнул в сторону выхода.

— Чего?

— Гыр! — Ру указал на Диму и его пожитки, а потом снова на дверь.

Дима догадался:

— Ах, ты пришёл меня поторопить! Вон в чём дело… — разочарование затопило его по самую макушку. — А я ждал тебя, думал, ты придёшь, чтоб напоследок меня вые…

— Фыр!

— А чего тогда пялился, как голодный на булочку?

Ру сел на меховую подстилку, сложил руки на коленях и вздохнул. Могучая грудь поднялась и опала, жёлтый заострённый клык доисторического животного качнулся и успокоился в шерстяной ложбинке. Дима сглотнул слюну. Может, не всё ещё потеряно? Этот племенной вождь, этот царь добиблейский, этот свирепый мускулистый самец сидит так близко, что протяни руку — и коснёшься дублёной ветрами кожи. Сидит смирно, словно ждёт чего-то. Понятно, он ждёт, когда Дима свалит из его царства со своими манатками, но попытка не пытка. Если бы Ру хотел, он давно бы свернул ему шею — причём совершенно безнаказанно. Дима приободрился и подвинулся ближе. Наклонился, заглядывая в чёрные, как космос, глаза под крутыми надбровными дугами: