На следующий день утром Константин Михайлович вдруг исчез из поля нашего зрения. Мы и в штаб, и на узел связи, и в обком — нет Симонова. Собирались уж наводить справки в госпитале. И тут, какой-то довольный, сияющий, Симонов вошел в дом, где мы жили.

Улыбается. На все наши вопросы ответил лишь на ухо шепотом:

— В кино, на свидании был…

И тут я вспомнил, что в кинотеатре на улице Коммунаров шел фильм с участием актрисы, которая стала героиней знаменитого сборника стихов Симонова: «С тобой и без тебя».

В ожидании самолета Константин Михайлович каждый день куда-нибудь ездил. Освободили город Плавск — он туда, освободили Одоев — в него. А в перерывах между поездками беседует с И. В. Болдиным или с его адъютантом Е. С. Крицыным. Думал написать о Болдине очерк.

Вечером он у нас, среди корреспондентов. Читает стихи. Рассказывает об Одессе, о походе на подводной лодке, о том, как был в разведке на Севере. А однажды прочитал поэму «Сын артиллериста».

Не переставал восхищаться генералом И. В. Болдиным. Почти наизусть знал известный приказ Верховного Главнокомандующего, в котором отмечена смелость, выдержка и решительность генерала, сумевшего из-под Белостока вывести из окружения большую группу войск. На долгом пути группа И. В. Болдина бесстрашно вступала в схватку с превосходящими силами противника. А когда был ранен адъютант Крицын, генерал вынес его с поля боя на своих плечах…

— Великолепная тема! — говорил Симонов.

Делаем новую попытку пробиться к Калуге, и опять неудача. Наконец приходит из Москвы самолет. Симонов в этот же день берет курс на Калугу. Снег валит стеной. Самолет делает посадку. Но, как выясняется, далеко в стороне от Калуги. Сесть сели, а взлететь не могут. Симонов толкает самолет, помогая ему сдвинуться с места, и еле успевает взобраться в кабину.

В штабе армии сообщают, что в этот день из шести связных самолетов только один добрался до группы генерала Попова.

Толкая самолет, Симонов растянул мышцы. Нужно ложиться в госпиталь, в крайнем случае спешить в Москву. Он выбирает Москву и полушутя-полусерьезно говорит мне:

— Калугу оставляю тебе…

Письмо из Сталинграда под Моздок от Василия Коротеева, фронтового товарища и друга, октябрь, 1942 год:

«Зачем спрашиваешь, как дела… У вас на Северном Кавказе они неважны, а у нас еще хуже… Недавно проводил Ортенберга и Симонова. Читал, конечно, «Дни и ночи»? Я считаю этот очерк вершиной советской военной публицистики. Главное достоинство его — правда. Симонов все видел своими глазами, слышал своими ушами, все пережил сам. У нас тут считается героем человек, который хотя бы один раз перебрался через Волгу в Сталинград. А Симонов делал это четырежды. И за эти переправы было всякое — от непонятной тишины до бурного кипения воды вокруг от разрывов мин и снарядов. Были жертвы. Но было и счастье — нас не бомбила немецкая авиация… Костю я в общих чертах знал. Талантливый поэт и прозаик. По тому, что читал, слышал от нашего брата фронтового корреспондента, полагал, что он должен быть еще и очень отважным. И сейчас с удовлетворением убедился в этом. Поверь, в иные моменты тут было более чем страшно. Ортенберг спросил Костю: «Ну что, разве ты здесь не испытываешь страха?» Он ответил: «Как все». А вечером ушел от нас в роту, которая зарылась в камни в развалины зданий в пятнадцати — двадцати шагах от немцев. Симонов показывает нам пример не только писательским мастерством, но и храбростью, честностью в сборе материалов…»

И еще письмо от Леонида Высокоостровского, тоже друга и боевого товарища:

«Большое спасибо за поздравление. Честно говоря, не думал, не мечтал, что когда-нибудь рядовая работа рядового корреспондента «Красной звезды» будет так высоко оценена — орденом Красного Знамени… А ты знаешь, что Вася Коротеев получил Красную Звезду?

Вот кого бы я хотел видеть еще награжденным за Сталинград, так это Константина Симонова… Он, правда, только в мае награжден орденом Красного Знамени… Я бы дал ему второй…

Ты его знаешь давно. Я узнал его тут, в Сталинграде. Большой писатель. Большой публицист. И смелейший, храбрейший человек.

Мы с ним должны были преодолеть в одном месте десять метров пространства, которое враг накрывал многослойным огнем. Надо было или ползти, или сделать быстрый рывок. Перед нами это опасное место пытались перебежать четверо. Один был убит, один — ранен. Я предложил перебраться в роту на локтях и коленях. Гораздо безопаснее. А Константин Михайлович сказал:

— Нет, Леня, надо перебежать… Ты подумал, что о нас с тобой подумают бойцы и командиры, к которым мы идем?

Действительно, все было на виду наших войск.

Мороз по коже прошел. Но делать нечего. Неужели два батальонных комиссара не сумеют сделать то, что делали и делают десятки, сотни советских воинов?!

Все-таки первым побежал я. Благополучно. Махнул рукой Симонову. Через сколько-то мгновений он стоял около меня. У обоих сердца колотились так, что слышно было. Костя обнял меня, и мы пошли.

Слушай дальше. Беседуем с командиром роты и политруком. Не поверишь — это была настоящая репортерская школа для меня. Как он умеет задавать вопросы! Как перед ним открылись души двух разных людей!

Я бы, честно говоря, поговорил еще с пулеметчиком и еще с одним бойцом и хватит — пошел бы обратно. Константин Симонов поговорил со всеми солдатами и какие детали нашел! Потом он читал стихи, знаменитое «Жди меня». Видел бы ты, как слушали его бойцы…

В общем — я влюбился в него».

А вот строки из писательского дневника Симонова:

«Ясный осенний день. Берег вовсю бомбят. Земля под ногами то сильнее, то слабее содрогается от разрывов. Кругом все смешалось — развалины домов, рухнувшие бараки, изогнутые рельсы, рваные железные бочки, доски, обломки мебели, утварь…»