— Эту — мне! Я ее хочу! Мне! Мне!

Не сопротивляясь, Тереза позволила уложить себя на землю — она видела, какой урок получила Сильвина, и не проронила ни слова. Что касается меня, то гнев пересиливал страх. Когда пришел мой черед, я осторожно вытащила из кармана нож и забилась в угол кареты, угрожая ударить первого, кто дерзнет поднять на меня руку. Такой апломб пришелся по вкусу негодяям — они начали хохотать, как безумные, и поклялись, что ничего мне не сделают, если я позволю им влезть внутрь и взять что-нибудь на память о нашем милом свидании. Я отказалась капитулировать и, ловко спрыгнув в грязь, кинулась на одного из солдат и легко ранила его ножом. Другие в это время избивали нашего кучера, привязав его к дереву. Тереза, забравшаяся в густой кустарник, отбивалась там от солдата. Лежавшая на земле Сильвина умоляла пощадить ее. Тот бандит, которого я ранила, связал мне руки, обещая, что немедленно изобьет «эту гадину».

Тут красивый молодой человек, до сего момента пытавшийся лишь остановить насилие, впал в ярость. Он схватил одну из шпаг, брошенных бандитами, встал в позицию и начал угрожать, что убьет каждого, кто нападет на нас. Ему могли нанести в ответ несколько смертельных ударов, если бы не два всадника, во весь опор скакавших к нам.

Всадники, увидев в руках у бандитов обнаженные шпаги, осадили коней и несколько мгновений, видимо, обсуждали, стоит ли приближаться к нам. Потом самый решительный из двоих подал пример своему товарищу, и они подъехали, держа пистолеты наготове. По разговору и костюмам мы тотчас поняли, что эти смелые и честные господа — англичане. Вид огнестрельного оружия напугал наших врагов, ведь в их распоряжении были лишь сабли да палки. Мы побежали к нашим защитникам и спрятались за их лошадьми. Красивый молодой человек, который, к счастью, говорил по-английски, в нескольких словах сообщил, что здесь произошло. Солдаты собрались было напасть на всадников, но тут появилась карета начальника почтовой станции: он тоже спешил нам на помощь.

Из кареты на ходу выскочил очень красивый господин с широким кинжалом в руке, которым он начал рубить с плеча негодяев, не дав себе труда задать ни одного вопроса. Бандиты выстроились в одну линию и обнажили сабли. Рядом с нашим новым покровителем геройски сражался красивый юноша, первым пришедший нам на помощь. Не прошло и нескольких минут, как мародеры были повержены — хватило четырех пистолетных выстрелов и нескольких ударов шпагой. Шум боя заставил сбежать солдата, напавшего на Терезу, и она появилась из кустов, без чепца, с растрепавшимися волосами, обнаженной грудью и спадающими юбками, которые она кое-как поддерживала руками.

Двое несчастных были мертвы, остальные попросили пощады, и бой прекратился. Храбрый англичанин великодушно приказал своему хирургу осмотреть и перевязать их раны.

Помогая бандитам, наши рыцари не забыли и о Сильвине, которая во время сражения лишилась чувств. Потом в нашу карету впрягли лошадей англичанина, и берлину вытянули из грязи. Все как будто налаживалось, и тут наш дорогой спаситель почувствовал наконец, что тоже ранен. К счастью, ранение оказалось поверхностным, царапину перевязали, и он сел в почтовую карету. Юноша сел к нам, и мы тронулись в путь.

Вскоре мы встретили на дороге нашего кучера и лакея, которые возвращались, сопровождаемые толпой горожан, несколькими людьми в синей форме и человеком в черном. На вопрос, что означает сие скопище народа, кучер объяснил, что солдаты, которых он послал нам, как оказалось, учинили в городе дебош, и он, узнав об этом, немедленно отправился к нам на подмогу, помощь эта пришла слишком поздно, и мы наверняка пропали бы, если бы не англичане. Выслушав рассказ о том, что с нами случилось, наши слуги вернулись назад, а остальные отправились на место происшествия после того, как человек, одетый в черное, записал наши показания.

В городке царила всеобщая тревога. Негодяи разорили здесь кабачок, избили хозяина и изнасиловали нескольких служанок. Поскольку шайка была довольно многочисленной, они смогли беспрепятственно уйти.

Не успел еще слух о нашем приключении дойти до всех жителей, как со всех сторон к нам начали стекаться сочувствующие посетители.

Кареты привели в порядок, кюре благословил нас, какой-то коротышка-аристократ, совершенно расстроенный — он возвращался с охоты, — очень суетился и умолял нас остановиться в его доме. Он клялся («Слово капитана ополчения!»), что, если бы Лафлер и Жак, его верные слуги, были в замке, ничего подобного не случилось бы. Потом нам пришлось выслушать скучнейшую историю о двадцати ссорах, улаженных дворянчиком, в которых он проявил чудеса храбрости. Англичанин нашел замечательный выход из положения — он притворился, что не знает французского языка, так что сомнительная честь восторгаться подвигами капитана выпала на нашу долю. Сильвина рассыпалась в любезностях и благодарностях; я дулась и капризничала. Тереза чувствовала себя совсем скверно, стыдясь беспорядка в одежде, красноречиво свидетельствовавшего о том, что с ней произошло. Незнакомый юноша-красавец с восторгом и живостью отвечал на вопросы, хотя мы не знали даже его имени. Он, естественно, тоже ничего о нас не знал, но у окружающих создавалось впечатление, что мы знакомы всю жизнь.

Наконец кареты запрягли. Англичанин щедро одарил трактирщика, кинул несколько золотых в толпу, в благодарность за проявленное участие и интерес, и мы уехали, провожаемые гулом приветствий и благословений.

Мы жаждали узнать наконец, кем был тот очаровательный юнец, которого мы волею судьбы увезли с собой. Он предупредил наше любопытство и очень уверенно, хотя и без дерзости, открылся нам. Вот что мы услышали.