— По правде говоря, нет. Напротив, я мечтал, я грезил… не смею сказать о чем… Это так глупо!

— Говорите же, говорите, мой добрый друг. Я непременно хочу знать…

— Что ж, прекрасно!.. Мне снилось… вы были в этой грезе директором колледжа — очаровательным директором, несмотря на черное платье и четырехугольную шапочку… вы… просили меня… сами знаете о чем, но так мило, что у меня не хватало мужества отказать вам. Я совсем не был оскорблен… я был в отчаянии, когда вы меня разбудили… Вообразите, как я удивился, поняв, кто меня обнимает!

На мне, конечно, не было ни платья, ни ученой шапочки, да и хотела я не совсем того, чего добивался от Монроза его учитель; в остальном же сон юного Адониса был чистой правдой. Я расхохоталась, как безумная, и никак не могла остановиться. Я уже почти лежала на кровати, мягко и незаметно пробираясь под одеяло, и наконец оказалась рядом с прелестным юношей.

Я сразу же поняла, что качество его мужских достоинств вполне восполняло количество — то есть размеры. Монроз не удивился, почувствовав на своем теле мои руки, — дружок Карвель приобщил его к тайнам наслаждения, но он не слишком преуспел, я поняла это по тому, как стремительно он отдернул свою руку, почувствовав на ощупь различие между полами. Я схватил эту робкую руку и вернула ее на прежнее место.

— Ты видишь, мой дорогой Монроз, — сказала я, даря ему страстный поцелуй, — видишь, что я не профессор богословия?!

— О, да-а… — отвечал он со смущением.

Одна из его рук с любопытством исследовала эту новую страну, другая с удовольствием ласкала атласный шелк груди… Он задыхался, терзаемый желаниями, не зная ни их происхождения, ни лекарства, облегчающего томления… Новые открытия совершенно вывели его из равновесия.

Я воспользовалась счастливым удивлением юнца.

— Ну же, Монроз, со мной тебе нечего бояться! Глупостей я делать не стану.

— Увы, нет, — ответил он, жалобно вздыхая. — Но, если бы Карвель был вами или вы стали бы старшим наставником, я… не смог бы сопротивляться желанию и уступил.

— Прекрасно! — воскликнула я, очень довольная ходом дела. — Раз уж я не могу, к несчастью, воспользоваться твоей уступчивостью, делай ты со мной все что захочешь!

Бедняга Монроз смутился еще больше.

— Иди ко мне, — прошептала я, протягивая руки, — возможно, какое-нибудь чудо поможет нам!

Мой юный любовник с восторгом подчинился. Я была на седьмом небе от счастья, почувствовав на своем горящем огнем желания теле легкое тело Монроза. Он дрожал, не зная, как сдержаться. Я долго прижимала его к своей груди, осыпая поцелуями, с наслаждением впиваясь в прекрасный рот, шепча страстные признания. Милый новообращенный не сопротивлялся, молча ожидая, к чему все это приведет. Я чувствовала, что уже не владею собой, и собралась… Но возникло некое препятствие. Смущение юноши так повлияло на шпиль любви, что он застыл в моей руке… Я впала в неистовство и, пустив в ход все известные мне средства, быстро вылечила Монроза, который послушно принял последний урок. Я почувствовала, что Венера вот-вот получит от моего новообретенного любовника первое жертвоприношение, и мы одновременно достигли вершины наслаждения, на мгновение лишившись чувств.

Вот так я обманула ожидания сластолюбивой Сильвины, лишив ее драгоценного цветка, который она готова была сорвать, и отомстила за то, что пришлось делить с ней д’Эглемона и Фьорелли. Я не возненавидела эту женщину только потому, что была столь многим обязана ее доброте и чувствовала к ней благодарность. Я не боюсь признаваться в маленьких грехах — женщины меня поймут, а мужчины не упрекнут за образ мыслей, оценив, как высоко мы ставим возможность завоевать их сердце.

Я наслаждалась сладостными чувствами, удивляясь, какая огромная пропасть пролегает между счастьем мужчины, который превращает девушку в женщину, и радостью женщины, дающей уроки любви юноше. Я познала с Монрозом особое наслаждение, а бедный д’Эглемон когда-то промучился всю ночь, лишая меня невинности!

Монроз, опьяненный новыми ощущениями, не смел прервать мои любовные размышления. Мне пришлось заговорить первой, чтобы прервать почтительное молчание.

— Как ты себя чувствуешь, дорогой друг? — спросила я, целуя его.

— Позвольте мне, — ответил он тихим голосом, — сначала найти слова, которые смогли бы точно передать мои ощущения!

— Ты теперь сердишься, что я прервала твой сон?

— Ах, мадемуазель! — страстно лаская меня, воскликнул он. — Неужели вы считаете меня неблагодарным?

— И ты не желаешь мне зла — как твоему другу Карвелю или старшему наставнику?

— Зла?! Да вы смеетесь надо мной, а я умираю от стыда! Но позвольте мне говорить совершенно откровенно. Я не верю, что нечистые ласки, к которым хотел приобщить меня несчастный Карвель, — то же самое, что я испытал здесь с вами. Почему во время ночных бдений в школьном дортуаре Карвелю едва удавалось пробудить во мне те желания, которые разгорелись ярким огнем, стоило вам приласкать меня? Думаю, то счастье, которое он обещал мне, было совершенно иным, низким…