В эту же секунду машина с резким скрипом тормозов останавливается рядом с ними, дверь сбоку распахивается, железно грохнув об ограничитель, и в темноте кузова вспыхивает огонь выстрела... Макс вздрагивает от попадания, и тут же падает ничком после второго выстрела... Я чувствую сильный удар в бок и лечу на землю, хряпнувшись так, что клацнули зубы и едва не вылетел из руки пистолет, который достал из кобуры сам не пойму когда... Возле головы что-то вжикает, еще одна металлическая «пчела» обжигает щеку, другая дергает меня за левое плечо и с визгом рикошетит от металлической детали в облицовке здания...

Эвелин взмахивает левой рукой, внутрь машины, кувыркаясь, летит какой-то длинный металлический предмет, в правой руке у нее пистолет, из которого она высаживает, даже не целясь, весь магазин... Затвор встал на задержку, она поворачивается ко мне, о чем-то спрашивает, я начинаю подниматься... Рывком распахивается дверь кабины, и раздаются еще два выстрела... Эву отбрасывает к стене дома, а я наконец-то поднимаю «Глок» и очередью перечеркиваю тут же вдребезги рассыпающееся от попаданий стекло в пассажирской двери... Водитель тут же истерически газует, но минивен — это не гоночный автомобиль, его невозможно мгновенно сорвать с места, и я успеваю выпустить в сторону кабины остаток патронов... Машина начинает забирать влево, и почти сразу на полном ходу с апокалиптическим звоном врубается в стеклянную витрину какой-то лавки на другой стороне улицы, мотор взвывает и глохнет... Машинально заменяю опустевший магазин на полный, оглядываюсь — среди тел никакого шевеления, из окон начинают осторожно выглядывать проснувшиеся или очнувшиеся жители... Из ушей будто вынимают пробки, и время возвращается к нормальному темпу, я только сейчас понимаю, что вся стычка заняла считаные секунды.

Засунув «Глок» в кобуру на поясе, бросаюсь к Эвелин, лежащей на тротуара лицом вниз, под ней быстро расплывается кровавое пятно... Нет, нет, нет!!!.. Переворачиваю ее, она стонет и открывает глаза:

– Ты... как...

– Да, живой и целый, а вот в тебя попали...

– Сильно?..

Смотрю на ее рубашку — вся левая сторона груди залита кровью, и руке тоже досталось, пытаюсь прижать раны руками, но получается не очень хорошо, кровь не останавливается...

– Ты молчи, сейчас в больницу тебя отвезем...

– Ай!..

– Все хорошо, если болит — значит, ты живая...

– Не бросай... меня...

– Я буду с тобой!..
– смотрю ей в глаза, слушаю голос и боюсь услышать хрипы...

– Рядом...

– Да, все что хочешь, можешь жить с нами, только не уходи!..

Она пытается что-то сказать, но теряет сознание, измазанное в крови лицо бледнеет... Нет, только не снова!.. Пузырей крови на губах не видно, может быть, легкое не задето?..

– Вашу мать, да вызовите кто-нибудь скорую помощь!..
– кричу я на всю улицу, срывая голос...

...Ну почему у меня все время забирают тех, кто меня любит... и кто дорог мне...

– К вам пришли, - трясет меня за здоровое плечо медсестра.

– Да, сейчас уже иду...

В дверях палаты оглядываюсь — Эвелин лежит на кровати, укрытая почти до подбородка легким одеялом, левая рука перевязана и иммобилизована, к правой тянется прозрачная трубка от капельницы, стоящей рядом с кроватью. Равномерно пикает кардиомонитор, после операции она еще спит, хотя действие наркоза должно уже закончиться. Наверное, пусть лучше врачи проверят, как и что.

– Здравствуйте!
– это Дон Рубио пришел, оказывается.

– Здравствуйте!..

– Ну, как наша Эвелин себя чувствует?

– После операции еще не проснулась...

Хозяин клуба показывает на неприметную дверь недалеко от входа:

– Давайте поговорим в той комнате, это удобнее, чем стоять посередине коридора.

Комната небольшая, но светлая, в ней два кресла и небольшой столик, на котором стоит графин с водой, рядом под стеклянным колпаком — пара стаканов. Наливаю себе воды и не спеша выпиваю, все-таки после лекарств, которые в меня вкололи, очень сухо во рту. Или это после стресса?

– Я разговаривал с врачами, - продолжал Дон Рубио.
– Хирург сказал, что сейчас опасности для жизни нет, но была значительная потеря крови. Бицепс на левой руке сильно травмирован, и на грудной мышце тоже останется заметный след.

– Но как же... Она ведь танцовщица, в этом для нее вся жизнь!..

– Нервы не задеты, это очень хорошо. А работоспособность ее руки со временем восстановится. И «заметный след» - это не уродливый шрам поперек груди, а всего лишь светлая полоска, хирург постарался во время операции делать все как можно аккуратнее. Он ведь тоже был на ее выступлениях...

– Если рука полностью восстановится, это хорошо! И деньги на лечение у меня есть, так что пусть врачи делают все, что нужно и даже больше.

– О деньгах не беспокойтесь!
– он поднял ладонь.
– Это происшествие целиком на нашей совести, мы не смогли обеспечить вашу безопасность. И другие люди нас не поймут, если мы сейчас «уйдем в сторону».

– Да, а что с Максимо? Я не видел его с момента, когда в госпиталь повезли Эвелин...

– С ним все в порядке, не беспокойтесь.