Шрифт:
— Эх, врача бы! — сказал Никандров, соображая, что можно предпринять сейчас.
Дед Макар не по-стариковски бойко соскочил с саней:
— Зашиблась?
Ему не ответили. Молча, со скорбными лицами, как покойницу, Машу погрузили в сани, и тогда она слабо застонала.
— Осторожней, — предупредил Никандров деда Макара.
Маша приоткрыла глаза, на лбу и переносице выступили мелкие капельки пота. Никандров, легко касаясь, вытер лоб и положил ее голову к себе на колени, чтобы Маша не билась головой о сани, когда дед Макар погонит лошадь. А то, что дед Макар погонит лошадь, он не только знал, а сам его заставит это делать. Да и старик понимал, что надо торопиться. Он хлестал лошадь по мокрым бокам, причмокивал и приговаривал:
— Но-о, выноси, милая.
После обоза в лывинах появились раскаты, и сани на них мотало. Никандров старался, чтобы Машу меньше трясло. С лошади падали мыльные ошмотья, из ка-рей она стала темной, а Никандров требовал одно: «Гони!» Машу между тем била мелкая дрожь, а когда они подъехали к ферме, у нее началась рвота. Остановив лошадь, Никандров метнулся из саней и закричал:
— Масягина!
И тут же вспомнил, что ветеринарного фельдшера вызвали в Конев на совещание. Побежал в сторожку звонить в Кузьминское, но на фельдшерском пункте, кроме сторожа, никого не было, фельдшерица ушла к больному.
Выругавшись, Никандров выскочил из сторожки. Не терпелось знать, что с Машей, пулей влетел в красный уголок. Анна Кошкина пыталась поить Машу чаем, приговаривая:
— А ты попей, попей, доченька, оно легче будет.
Маша прикасалась к стакану губами, но не пила, а икала, икота, казалось, выворачивала все ее нутро.
Никандров метался от окна к окну, глядел на снежные просторы. Нигде ни одной машины. На обед приедут шоферы и трактористы, но до обеда далеко, а пока вся надежда на Пшонкина. Гришка должен отвезти в Кузьминское молоко и вернуться домой.
— Я за Пшонкиным, — сказал Никандров и выбежал. Он упал в сани и снова погнал, теперь на выселки, уставшую лошадь. При въезде в Малиновку с него как бы тяжесть свалилась. У двора Пшонкина стоял грузовик. Значит, сейчас Гришку за руль и прямо в Конев, только где лучше проехать, через Кузьминское или лесом? Пожалуй, вернее будет через Кузьминское, там выбрался на шоссе и гони во всю мочь.
Осадив лошадь у Гришкиной избы, привязал вожжами ее к стояку крыльца, с грохотом промчался по коридору, рванул на себя забухшую избяную дверь. В переднем углу за столом сидели Гришка и незнакомый мужчина. Перед ними стояла чашка огурцов вперемешку с капустой, сковородка жареной печенки и два пустых стакана. Бутылки не было.
— Григорий, заводи машину!
— Здравствуйте, я ваш дядя! Так прямо с лету! — поднял брови Гришка.
— Антонову в больницу срочно!
— Что с ней? — спросил Гришка и достал из-под стола початую бутылку. — На тебе лица нет, ты сначала выпей.
В стакан забулькала водка. Никандров отодвинул стакан.
— Упала с плотины. Икает, дрожь ее бьет. Собирайся!
Но, подбодряемый взглядом крупного, увесистого тракториста, видимо, из «Сельхозтехники», Пшонкин принес с кухни еще стакан, принялся разливать на троих.
— Мы по маленькой выпили. Ты, Герман Евсеич, не паникуй. Антонова полежит в тепле и отойдет. С перепугу она икает. Бабы, я скажу, вообще живучие, как кошки. После обеда в Кузьминское поеду с флягами, прихвачу ее, а лучше фельдшера привезти. Ну, а ты выпей.
— Григорий, убери водку, поехали в Конев. На тебе шапку!
Пшонкин положил шапку на край стола.
— В Конев? Не-е. Куда я поеду, от меня есть запашок? Есть. Мы с Буянычем сообразили.
— Поставь стакан! — приказал Никандров. — И одевайся!
Сам следил за незнакомцем, не видел такого в общежитии дома животноводов, может быть, только сегодня приехал — и сразу за стакан. А незнакомец перевел взгляд на Гришку:
— Григорий, что ты позволяешь командовать в своем доме?
Никандров, задыхаясь, выкрикнул:
— Вас прошу отсюда удалиться! Вы приехали к нам на помощь, но нам такие помощники не нужны!
Гришка между тем торопливо, залпом выпил. Нюхая хлебную корочку и пьянея, сказал:
— Меня в данном состоянии любой милиционер задержит. Права из-за Антоновой терять не стану. Да что ты хлопочешь: ни жена она тебе, ни полюбовка. Баба она, конечно, ядреная. Баба… Ха-ха! Неделю замужем побыла!
Незнакомец тоже выпил.
— Я приказываю ехать! — кричал Никандров, на его налившемся гневом багровом лице белели только брови.
Он сделал движение к столу, Пшонкину на какой-то миг показалось, что Никандров схватит его за шиворот, как кутенка, он покосился на своего дружка, тот ел печенку.
— Он приказывает, — произнес Гришка, отодвигаясь на всякий случай подальше от стола, — уморил, ей-богу, уморил. Ты сначала распоряжение от Грошева принеси, тогда поеду. Зоотехник не начальник, приказывать не может, он консультант при начальнике.