И принялась снова рассказывать все по порядку.

Проснувшись поутру, Устинья сквозь дощатую перегородку услышала сразу несколько мужских голосов. Говорили негромко, почти шепотом. Обычное любопытство пересилило дремоту, приподнялась на локтях. «Никак, председатель, — обрадовалась Устинья. — Из области вернулся». Мигом вскочила. Она застегивала юбку, когда полог, заменявший дверь в «женский номер», осторожно приоткрылся.

— Миленкина, спишь? — позвал председатель.

Устинья заторопилась, но спешка плохой помощник делу.

— Ты что, Устинья, — сказал шофер Алексей, — за кровать завалилась, не вылезешь, помочь?

— Иду, насмешник, — сказала Устинья и действительно вышла. — Здравствуйте.

— Что там стряслось? — спросил Низовцев.

— Дайте ей умыться, — вмешалась хозяйка.

— После умоется.

Устинья начала с того, как ее сердце томилось в предчувствии беды. Низовцев не понукал, он уткнулся подбородком в грудь, смотрел исподлобья — ни дать ни взять еж. Как только Устинья закончила рассказ, он сумрачно проговорил:

— Умывайся — и в больницу.

— А завтракать? — напомнила хозяйка.

— Ладно с ним, завтраком, после.

Устинья кое-как поплескала в лицо холодной, обжигающей водой, кружку выпила натощак, словно внутри у нее горело.

В больнице они прошли прямо в кабинет главного врача. Главный врач, молодой, шустрый, чтобы поздороваться с Низовцевым, встал из-за стола и Устинье подал руку. «Ишь, с хорошим человеком и я чести удостоилась», — заметила она себе и стала думать, что скажет Маше. Впопыхах никакого гостинца не прихватила. Из Малиновки с подводой умчалась как угорелая, а когда ехали сюда с квартиры, не догадалась председателю подсказать в магазин зайти, прямо-таки память отшибло.

Главный врач внимательно слушал Низовцева, иногда взглядывая на Устинью. Быстрые были у него глаза. «Что этому шустрому во мне интересного? — спросила себя Устинья. — Пялит и пялит глазища, пускал бы скорей».

Но и он не пустил. Сказал, что у Антоновой после-шоковое состояние, пока ее тревожить не нужно. Дотронулся до плеча председателя и добавил:

— Страшного ничего нет, мы скоро ее на ноги поставим.

Устинье стало душно, пугало непонятное слово «шок», не сдержалась:

— Поди, обманываете?

— Почему? — спросил со снисходительной улыбкой главный врач.

— Говорите, ничего опасного, а к Мане не пускаете. Коли так, значит, того, голова, плохо ей.

Он не сердился на нее, а кивнул на Низовцева:

— По-моему, Андрей Егорыч мне верит. Андрей Егорыч, я, кажется, тебя не обманывал?

— Нет, — подтвердил Низовцев, а Устинье сказал: — Раз нельзя, то нельзя — врачам лучше знать. Я позвоню, Евгений Петрович?

— Пожалуйста, — и главный врач вышел из-за стола, уступая председателю место.

Устинья принялась одолевать главного врача:

— Одним глазком дайте взглянуть, дайте душеньке успокоиться. Она ведь сынку моему женушка. И на ферме от меня вестей ждут, я за всех одна.

Главный врач сдался. Шли. Около одной из дверей остановились. Он сказал шепотом:

— Я открою, вы поглядите из-за меня.

Она и на то была согласна. Оказалось, что Маша спала.

— Видела? Не станем тревожить, — сказал главный врач.

Устинья возвращалась присмиревшая. Главный врач обрадованно сообщил председателю, что Антонова спит и это очень хорошо.

— Надеюсь на вас, — сказал Низовцев и развел руками: — Черт знает что: звоню в милицию, прошу отпустить Никандрова. Ну, ошибку допустил, бывает со всеми, — не отпускают, говорят: он оказал сопротивление сотруднику ГАИ. На ферме самое тяжелое время, а зоотехника нет. Евгений Петрович, ты сам начальник, видишь, как получается. В сущности, во всей этой истории моей вины нет, но мне от того не легче. Да, наверно, и моя вина есть, людей не научил хозяйствовать, выполнять то, что каждому положено. Заранее могли подсчитать, сколько нужно корма скоту, сколько тракторов потребуется на подвозку сена и соломы.

— Трактора-то, того, слышь, Алтынову жалко было снять с болота, — подсказала Устинья.

— Вот-вот, понадеялись на энтузиазм доярок, заставили делать не свойственное им дело, а была ли необходимость в этом, не лучше ли пригнать из Кузьминского трактора, что стоят на приколе в ожидании посевной? Лучше и выгоднее. Люди хорошо исполняют свое дело, так пусть они и исполняют его, не занимаются ничем другим. О человеке надо думать, о нем заботиться. Человек во всем главный, главнее его нет.