— Я вижу, ты, Мортаза, все работаешь — ни дня не пропустил.

— Амин-ага! Вас освободили!

— Да. Видно, ты на это не рассчитывал. Странно, что мать тебе об этом не сказала.

— Я давно уже с ней не разговаривал. — Вытянутое лицо Мортазы заросло бородой, глаза так и бегают по комнате. — Я, между прочим, не сомневался, что вас выпустят. И всем об этом твердил, только никто меня не хотел слушать, ну да вы сами понимаете, как оно бывает.

— Понимаю. А сейчас-то что ты тут делаешь?

— Сейчас? Выясняю, что у вас забрали, Амин-ага. Составляю опись для вас.

— Мортаза, за кого ты меня принимаешь? Мне известно, что ты творил. Жена мне все рассказала. Ты — вор.

— Это я-то вор? Да как вы можете такое говорить, Амин-ага!

— Тогда покажи свой пресловутый список.

— Да я только начал его составлять, — бормочет Мортаза.

— Знаешь, я устал. У меня нет сил на подобные игры. Что ты стащил, то твое. И мы оба это понимаем. Никакой суд мне не поможет. Но хотя бы имей совесть посмотреть мне в глаза и признаться, что ты вор.

— На вашем месте, Амин-ага, я бы сменил тон, — говорит Мортаза. Он встает, вытаскивает из кармана сигарету, нарочито небрежно закуривает. — Видите ли, — он выпускает дым и надвигается на Исаака, — у меня в кармане лежит бумага, из-за которой вам не поздоровится.

— Что еще за бумага?

— Прошлое возвращается, и кто знает, чем это нам грозит. Верно, Амин-ага?

— Что за бумага? — наступает на Мортазу Исаак. От наглых угроз Мортазы ему не по себе. Неужели этот мелкий мошенник может отправить его обратно за решетку?

Мортаза вынимает из кармана мятый, пожелтевший листок, разворачивает его.

— «Продажа одного рубина и бриллиантовой подвески супруге шаха и…» — читает он. Глядит на Исаака и издевательски продолжает: — А не прочесть ли адресованное вам письмо ее величества? Вот, пожалуйста: «Господин Амин, благодарю Вас за замечательную работу. Иран может гордиться такими мастерами, как Вы. У Вас настоящий талант, и я уверена, что в Ваших изделиях многие женщины почувствуют себя… шахинями».

Подвеска для жены шаха была одной из первых его работ. Он тогда был молодой и самоуверенный. Проучившись два года у ювелира в Париже, он вернулся в Тегеран, заперся на пять месяцев в своей темной мастерской и гранил, шлифовал камни, выкладывал их так, чтобы подвеска напоминала китайскую пагоду. Подвеска, на его взгляд, так ему удалась, что он отвез ее в шахский дворец, сопроводив запиской: «Вниманию Ее Величества». И на следующий же день к нему пришел строгого вида невысокий человек в черном костюме и темных очках и вручил конверт с долларами, а также написанное от руки письмо шахини. Сколько лет прошло с тех пор. Но то время, когда он, постигая в своей тегеранской мастерской тайны ювелирного дела, создал пленивший шахиню рубиновый убор, сохранилось в его памяти как самое счастливое в его жизни.

— Когда это было! — говорит он. — Теперь это уже не имеет никакого значения.

— Но разве не этой подвеске вы обязаны своей репутацией? Разве не после этого к вам повалили дамочки с тугими кошельками, и каждая втайне думала: «Раз его работа понравилась шахине, значит, и мне подойдет»? Эта бумажка — доказательство ваших связей с шахом. А вы прекрасно понимаете, что это значит.

— Дай мне письмо.

Мортаза сворачивает листок, кладет его обратно в карман.

— Этот клочок бумаги, дорогой Амин-ага, ваш смертный приговор. С чего бы мне отказаться от него? Вам повезло, что я не нашел его раньше.

— Ты уже стащил у меня все камни, Мортаза. А они стоят миллионы. И ты это знаешь. Чего тебе еще надо?

Мортаза закусывает нижнюю губу — совсем как его мать, думает Исаак, — теребит уголок выглядывающего из кармана письма.

— Мне нужен алмаз, — наконец говорит он. — Тот самый, из Антверпена. Где он? Я его везде искал.

— Нет, Мортаза, — маскируя страх, решительно говорит Исаак. — Я дам тебе любой другой камень, только не этот. — Он вспоминает Рамина с тараканом в кулаке, и его передергивает. — Что на тебя нашло? — продолжает он. — Мы же друзья. Твоя мать прожила с нами двадцать лет под одной крышей. Ты мне как родной сын…

— А вот и нет. Не под одной крышей она с вами прожила, а гнула на вас спину. Да и какой я вам сын? Разве вы относились ко мне, как к своему ненаглядному Парвизу?

— Что за вздор! — Исаак подходит к окну, распахивает его, комната заливается светом. Он не хочет отдавать алмаз, и не только из-за цены, а она существенная, но еще и потому, что всю сознательную жизнь он искал камень без малейшего изъяна — воплощение совершенства. Драгоценные камни — случайность, результат вулканических извержений и осадочных образований, — однако у всех идеальное строение — кристаллическая решетка, образованная правильным расположением атомов, бессчетное количество раз повторяющимся в одном сантиметре. Но и в идеально устроенном мире камней — своя иерархия: они делятся по твердости, спайности, цвету, блеску. К примеру, алмаз, самый твердый из камней, может обладать «плохой спайностью» — легко разбиваться или же иметь вкрапления, препятствующие прохождению лучей света, — камень будет тусклым. Найденный же им алмаз в восемь карат оказался чистым — такой определяют как бесцветный.

Исаак вспоминает, как встретился со своим агентом Яковом Янкевичем, из хасидов, в его сумрачном доме в Антверпене, день был ясный, не то что сегодня, деревянные ставни раскрыты, на синем бархате лежал алмаз без единого изъяна.

— Редкостный камень, — сказал Янкевич. — Берите, не пожалеете.

Унося камень в портфеле, Исаак думал, что создаст еще одну подвеску для шахини или сестры шаха, имевшей огромное влияние на брата, а может быть, для жены какого-нибудь знатного иностранца. В кафе за чашкой эспрессо его ждала Фарназ в открытом платье, ее плечи пахли лосьоном от загара, океаном и бесчисленными летними днями, которые им суждено провести вместе, тогда-то ему и пришла в голову мысль: а не подарить ли камень Фарназ? Но вот уже столько лет прошло, а он все не брался за камень, и так и не счел никого достойным такого совершенства.