Он закрыл за собой дверь, на ощупь опустил брата на кровать и зажёг свечу. Когда он стал снимать с него сапоги, Майтимо на мгновение очнулся, сказал что-то бессмысленное и снова уснул. Фингон раздел его и лёг рядом. Несмотря на тепло лежавшего рядом тела, ему было всё время холодно и страшно; так хотелось прильнуть к Нельо, пожаловаться, поделиться пережитым, — но нельзя. Он вздохнул, погасил свет, неловко закинул ногу ему на бедро и стал расчётливо, быстро ласкать его; добиться своего оказалось совсем просто. «Какой ты… мягкий», — пробормотал Нельо в полусне и их губы на мгновение встретились.

.10.

Утром его разбудил злой голос Майтимо.

— Финьо! Проснись!

— Да? ..

— Ты меня привёл к себе в комнату?

— Да…

— О чём ты думаешь? Ты потащил меня в спальню при всех?

— Но… не оставлять же было тебя спать за столом! ..

— И что, я должен просыпаться в твоей постели? — Он вытащил свои рыжие пряди из-за ворота рубашки, резким движением воткнул в них заколки, которые Фингон вчера положил на стол возле кровати. Финьо почувствовал, как его опять затопляет с ног до головы безрассудная любовь к нему, совсем как вчера, когда Майтимо целовал ему руку.

В этот момент, казалось ему, они оба — он сам, раздетый, и его одевавшийся любовник — действительно выглядели непристойно. Сам Фингон был в одной рубашке и не мог себя заставить начать одеваться при нём, хотя разумом и понимал, что даже если Майтимо увидит его совсем голым, он, скорее всего, не сможет ничего заметить, если ему не показать этого специально. Он сжал колени и ещё сильнее натянул одеяло.

Майтимо уже был совсем одет и двумя резкими движениями натянул сапоги.

— Моя… моя комната ближе к залу, чем твоя. В конце концов…

— Так почему же ты меня поставил в такое дурацкое положение? — сказал Майтимо.

Фингон сдержался, чтобы не нагрубить в ответ.

— Руссандол, прости меня, я ведь не видел тебя уже с тех пор, как… — Фингон хотел сказать, «как погиб мой отец», но решил, что это будет звучать как-то слишком жалко и упрекающе. — …Давно тебя не видел, я думал, что если…

— Майтимо, ты тут? — спросил из-за двери голос Маглора.

— Да, я тут, и мы сейчас уезжаем, — ответил Майтимо.

— Но я надеялся, что ты и Кано останетесь хотя бы до завтра, — сказал упавшим голосом Финьо.

— Мы с тобой вчера днём уже обо всём договорились, и нам пора возвращаться в Химринг. Нас там ждут; сам понимаешь, что сейчас происходит.

— Я понимаю, — тихо ответил Фингон, — я знаю, я недостоин места, которое я сейчас занимаю, недостоин своего титула; ты наверняка так думаешь. Но ведь по крайней мере, я… — он хотел сказать «я тебя люблю», но не успел.

— С чего ты взял; для тебя, как для своего короля, я сделаю всё, что в моих силах. — Майтимо накинул свой алый плащ, казавшийся особенно ярким в свете утреннего солнца — и свет этот был таким радостным, ласковым и обычным, как будто бы не было всего этого горя и смертей кругом. Увидев, что Фингон собирается ещё что-то сказать, он резко бросил:

— Всё! — и вышел из комнаты.

— Финдекано, послушай, ты… мы ведь подождём уезжать, пока ты не выйдешь? — спросил Маглор через дверь.

— Нет, прости, я вчера выпил много лишнего, мне плохо.

Он отвернулся и смотрел в стену. Он лежал, вцепившись зубами в порезанное запястье, пока не понял, что уже бесполезно было бы пытаться догнать Майтимо, пытаться мириться…

«Я всё ещё король», думал он.

.11.

Бессонная ночь после отъезда Майтимо была худшей в его жизни. Он не мог уже утешать себя любовными мечтами, воспоминаниями, потому что любви в этих встречах не было: он действовал холодно и расчётливо, возбуждая телесное желание в том, кто любил его. Раньше он тешил себя мыслью (теперь он понимал, что именно тешил, что эта мысль приносила ему извращённое удовольствие), что их с Майтимо близкие отношения являются проявлением искажения Мира, отражением того, что в их жизнь проник Враг. Но теперь он осознал, что настоящая чернота вступила в его жизнь лишь сейчас, когда он два раза отдался ему с расчётом, не любя. Ему казалось, что в их отношениях раньше он видел какую-то удивительную картину, гобелен, похожий на чудесное, сине-бело-золотое окно в родной дом, в счастье; теперь же его словно ткнули носом в то, из чего состоит эта вышивка, и он видел истертые нитки и мелкие бусинки вместо воды, медные бляшки вместо пятен света.

Он видел холодный тёмный коридор, тусклую похоть в серых глазах любимого, переживал какие-то его жесты и прикосновения, которые на самом деле были ему не очень приятны, но на которые он не обращал внимания раньше, поскольку они были частью любви — которой сейчас не было. Ему было совсем не с кем поговорить, просто, без объяснений сказать, что ему очень плохо; боль от потери отца вспыхнула с новой силой. Он переживал связанную с любой потерей иллюзию, что при отце ему не было бы так больно; что Финголфин понял бы его, пожалел, нашёл бы выход. А он не мог даже пойти на его могилу — отца похоронили в Гондолине, далеко-далеко отсюда…

====== 5. Почти не больно ======

.12.

Майрон не стал даже раздевать его, лишь провёл рукой по его животу.

— Да, ты ждёшь ребёнка, — подтвердил он. — Любопытно, что твоего желания на это хватило. Очень интересно.

Фингон сейчас почему-то понял, что Майрон неправ, но не стал ему этого говорить. Собственно, он всегда это знал, знал уже давно — что Майтимо в душе желает этого, безнадёжно желает каждый раз, когда они вместе, и что это желание не покидает его даже во сне (он был уверен, что зачатие произошло ночью, в его постели).