Бабушка сложила руки на груди.

— Скорпиус — Малфой, — сказала она надменно. — И он останется в Малфой-мэноре.

Мама хотела что-то ответить, но вдруг закрыла лицо руками, отвернулась и почти побежала прочь, быстро скрывшись за кронами буков. Бабушка еще некоторое время постояла на ступенях, глядя ей вслед, а потом вошла в дом и закрыла дверь. Скорпиус догадался, что бабушка — как до этого папа — поругалась с мамой из-за того, с кем будет жить Скорпиус. Тоскливое тянущее чувство в животе вернулось. Темная фигурка мамы уходила всё дальше и дальше, растворяясь в зеленых вечерних сумерках, и Скорпиус, не выдержав, вылетел из комнаты и бросился вниз по лестнице. Навалившись на тяжелые двустворчатые двери, он с трудом открыл их и выбежал в парк.

«Мама! — закричал он, силясь услышать мамины шаги. — Мама, мама!». Не дождавшись ответа, Скорпиус побежал по дороге мимо мрачных буков, шлепая по лужам и едва не поскальзываясь на мокрых от дождя камнях. Вечерние шорохи окружили его, сырой воздух холодил легкие, вокруг сгущался туман, но Скорпиус всё бежал и бежал, крича «мама!», до тех пор, пока не уперся в ворота Малфой-мэнора. Взявшись за прутья ворот, он потряс их, но на этот раз ворота оказались заперты. Тогда Скорпиус прижался лицом к прутьям и снова крикнул в туман…

В дом он вернулся дрожащим и промокшим до нитки. Едва Скорпиус вошел, он услышал сердитый голос бабушки, выговаривающей кому-то:

— Это была последняя капля, Тилли! Последняя капля! Мало того, что ты перевернула все мои принадлежности для вышивания и опять забыла передвинуть стул на место, так ты еще и перенесла статуэтки с серванта на подоконник! Как это в голову тебе пришло, Тилли? Разве ты не знаешь, какое наказание ждет домовых эльфов за подобные выходки?

Скорпиус похолодел. Стараясь не шуметь, он прокрался через холл и увидел бабушку: она стояла посреди комнаты, тонкая, черная и злая, а перед ней, опустив голову, съежилась девушка-домовой эльф. Она тихонько хныкала и вздрагивала всякий раз, когда хозяйка произносила ее имя, но ничего не отвечала.

— Твой проступок переполнил чашу моего терпения! — продолжала Нарцисса. — Каждая вещь в этом доме должна стоять на своем месте, и я не позволю, чтобы слуги пренебрегали этим правилом! Ты больше не будешь моей камеристкой, Тилли. Передай Найтмеру: отныне ты чистишь камины.

Домовой эльф, всхлипывая, проблеяла: «Да, госпожа» и побрела прочь, а Скорпиус вдруг почувствовал, что больше не может сдерживать слезы. Заметив, что бабушка направляется в его сторону, он скользнул под узкую лестницу, ведущую к пустующим комнатам для прислуги. Там, в пахнущей сыростью темноте, Скорпиус опустился на пол, обхватил себя руками и беззвучно заплакал.

Размазывая слезы по лицу, он с горечью думал о том, что папа обманул его: они с мамой вовсе не помирились; вот почему папа ведет себя так странно: он тоже скучает по маме, но бабушка не пускает ее к нему. Скорпиус вдруг почувствовал, что ненавидит бабушку всем сердцем — ненавидит куда больше, чем злую учительницу Трансфигурации, вечно снимающую с него баллы за поведение, и даже больше, чем одноклассника-забияку, обзывающего Скорпиуса «Пожирателем Смерти». Скорпиус пообещал себе, что даже если бабушка попытается задобрить его яблоками в карамели, он всё равно будет ее ненавидеть и не станет есть ее противные яблоки.

«Неужели тебе их совсем не хочется? — спросила всезнайка. — Неужели ты не откусишь хотя бы маленький кусочек?..». «Нет», — отрезал Скорпиус, пусть ему и было жалко этих яблок. Он забился еще дальше и закрыл глаза, представляя, как он растворяется в темноте — до тех пор, пока во мраке не останется один лишь медальон, сияющий чистым светом волшебства. «Я больше никогда не выйду отсюда, — пообещал он своим спутникам. — Я буду сидеть здесь и сидеть, пока не исчезну. Или не превращусь в привидение. Буду летать по темным закоулкам замка, тяжко вздыхать и греметь цепями». «И есть призрачные яблоки», — подсказала ему всезнайка. «Да, — согласился Скорпиус. — Когда я стану привидением, бабушка уже не сможет запретить мне есть карамельные яблоки. А когда мама снова приедет, я вылечу ей навстречу. Потому что тогда я уже буду приведением и смогу лететь, куда захочу». «Может быть, она приедет в воскресенье? — предположила всезнайка. — В воскресенье ей не надо идти на работу, и она приедет ранним утром, когда бабушка еще будет спать». «Наверное, — сказал Скорпиус и улыбнулся. — До воскресенья я уж точно успею стать привидением. А до тех пор я должен потренироваться». Скорпиус вылез из-под лестницы, вытянул вперед руки и начал кружиться по коридору, раскачиваясь и завывая — но совсем тихо, чтобы бабушка не услышала. «Я привиде-е-ение, — говорил он нараспев, делая страшный голос, — я привидение и я летаю, где захочу…».

— Маленький господин Скорпиус, — послышался тоненький голосок. — Маленький господин Скорпиус, извольте отужинать…

Скорпиус вздрогнул, решив поначалу, что перед ним — несчастная Тилли, которую наказали за его, Скорпиуса, баловство; но, приглядевшись, он понял, что это тот самый домовой эльф, что отыскал его в беседке, а потом принес папину детскую курточку.

— Ужинать? — угроза супа вновь встала перед Скорпиусом во весь рост. — Что, уже?

— Ах, да, маленький господин Скорпиус, время летит незаметно, — горестно забормотал эльф, с поклонами указывая ему путь к столовой. — Да, незаметно, ах, ах, совсем незаметно…

Войдя в столовую, Скорпиус увидел, что папа, бабушка и дедушка уже сидят за столом. Папа, понизив голос, что-то говорил бабушке — должно быть, что-то неприятное, потому что бабушка уж очень нервно разрезала мясо у себя в тарелке, а дедушка морщился и молчал, словно хотел показать, что его оскорбляет весь этот разговор. Сев за стол, Скорпиус успел услышать только конец фразы:

— …вы несправедливы к Астории, мама.

Скорпиус, за это время немного отвлекшийся мечтами о приведениях, опять погрустнел, чувствуя, что стал свидетелем очередной ссоры. Он уткнулся в свою тарелку и начал ковырять морковки в гарнире, желая съежиться настолько, чтобы исчезнуть совсем и не слышать, как папа нерешительным голосом упрекает бабушку: