— Маша, очень прошу вас — помните, что повинную голову меч не сечет, — произнес он глухо.

Черев несколько минут она покинула дом, в котором размещалась семеновская контрразведка. Атаману она ничего не сказала — пожалела Грекова.

Есаул же решил вести себя по-другому. Наутро он напросился к атаману с докладом, пробыл у Семенова сорок минут. Из кабинета вышел с крепко сжатым ртом и победным взглядом.

В полдень читинцы наблюдали, как из особняка, который занимал командующий войсками Читинского военного округа генерал-майор Семенов, дюжие молодцы в казачьей форме вытаскивали вещи и складывали их в большую армейскую ФУРУ, поставленную на полозья и запряженную двумя артиллерийскими битюгами. Затем к парадному подъезду был подан возок, в него уселась Маша с печальным растерянным лицом, и возок медленно тронулся по улице к круглой площади, украшенной старым замерзшим фонтаном.

Больше Машу в Чите никто не видел.

Отношения у Семенова не складывались не только с генералом Лебедевым и колчаковскими штабистами, но и с генералом Каппелем — самым молодым в окружении Верховного правителя и, пожалуй, самым толковым, самым боевым командующим армией.

После Машиного ухода Семенов посмурнел, потяжелел лицом и характером, от хорошей еды погрузнел и предпочитал теперь больше передвигаться на автомобиле, чем верхом, в седле. Генерала Каппеля он называл обычной выскочкой, вороной, нацепившей на лапы кавалерийские шпоры, при упоминании его имени насмешливо дергал усами:

— Очень шустрый молодой человек, из грязи — сразу в князи. На Великой войне он был всего-навсего подполковником, а сейчас глянь-ко — генерал! — Семенов нагонял в голос старушечьи нотки и коверкал речь по-старушечьи...

Взаимная неприязнь Семенова и Каппеля перенеслась и на подведомственные им части. Если каппелевец видел солдата с литерами «АС» на погонах, то обязательно хватался за винтовку, а уж что по части оскорблений, то тут и те и другие оттягивались по полной программе, хотя надо отдать должное — каппелевцы были изобретательнее.

Увидит иной каппелевец волосатого бородатого семеновца, обязательно проорет: «Ну чего папаху свою разинул? Закрой хлебало — навозом так несет — не продохнуть». И семеновец теряется — сказать в ответ ничего не может, закрывает «папаху».

И дисциплина у каппелевцев была лучше, чем у семеновцев, и боевая выучка.

Когда атаману докладывали о стычках между семеновцами и каппелевцами, он лишь раздраженно махал рукой:

— Пустое все это! Ничего серьезного за этими стычками не вижу. Русский человек всегда был драчлив, это заложено у него в крови, идет от роду... Ну повесил один солдатик другому фонарь под глазом, ну и что? Обычная молодецкая игра! Да и не так уж и часто мои люди встречаются с каппелевцами. Точек-то соприкосновения почти нет...

В этом Семенов был прав.

В офицерской столовой он приметил юную, очень красивую официантку с точеным лицом и крепкими ногами, вызвавшими у Семенова молодое волнение. Раньше он эту девушку в столовой не видел. Спросил заинтересованно у седого услужливого поручика, исполняющего обязанности начальника столовой, кто это.

Поручик нагнулся к уху атамана, приложил ко рту ладонь, словно сообщал Семенову что-то сверхсекретное:

— Это племянница атамана Дутова.

— Она носит ту же фамилию, что и сам атаман?

— Фамилия ее, ваше превосходительство, — Терсицкая.

— Терсицкая, Терсицкая... — Атаман наморщил лоб — списки сотрудников штаба, в том числе и технических, он иногда просматривал, стараясь все держать под контролем, и после паузы отметил: — Нет, не помню.

Поручик глянул на атамана понимающе:

— С этого дня, ваше превосходительство, она будет прикреплена к вашему столу.

Это Семенова устраивало, он подправил пальцами усы и поднял голову. Через три минуты новая официантка принесла на расписном подносе атаману первое — наваристый украинский борщ, на отдельном блюде — горку свежих, посыпанных рубленым чесноком пампушек.

— Прошу отведать, Григорий Михайлович, — певуче, на казачий манер, произнесла девушка. — Пампушки только что из печи, еще жаром пышут.

Атаман указал пальцем на стул:

— Прошу присесть.

— Ой, Григорий Михайлович, — неожиданно засмущалась новая официантка, прикрыла лицо рукой, — нам нельзя.

— Когда я велю — можно.

Девушка присела на краешек стула, хлопнула пару раз глазами, и Семенов почувствовал, что в этих глазах можно утонуть, — в затылке образовался жар, сделалось трудно дышать, — он невольно расстегнул крючки на воротнике кителя. Терсицкая пробормотала смущенно:

— Простите меня!

Она продолжала хлопать глазами, а бравый атаман чувствовал себя все более потерянно и робко. Наваристый борщ остывал на столе.

— Как вы к нам попали? — наконец спросил атаман и остался недоволен своим вопросом: обыкновенный тупой вопрос, ничего в нем такого, что может заинтересовать красивую женщину, по-солдатски прямолинейный... Хорошо, что хоть портянкой от него не пахнет.

— Я здесь с братом, — просто ответила девушка. — Он тоже в Чите находится.

— Офицер?