Брат Пьер, маршал Храма, заставил брата Тибо и брата Жака отплыть с ними и забрать все те деньги, за которые мы некогда собирались выкупить весь город.

Акра осталась за кормой их галер, а мы остались догорать в ней.

Лузиньян пообещал отправить корабли назад.

Я криво улыбаюсь, с разворота по рукоять погружая меч в грудь противнику.

С того момента, как мы оставили ворота Сен-Антуан, бой идет на улицах. Я уже давно не видел никого, кроме своих братьев, еще как-то сопротивляющихся, и горожан, десятками погибающих от рук сарацин.

Каждый раз, когда я вступал в бой за чью-то жизнь, вокруг меня отнимали еще дюжину. Нас было слишком мало, и наши овеянные легендами белоснежные плащи сегодня стали для людей обычными белыми тряпками, на которых кровь просто видна была ярче, чем на их одеждах.

В переулке на меня вылетает растрепанная женщина, прижимающая к груди маленького ребенка. Она отчаянно цепляется за мой плащ и плачет, утыкаясь лицом мне в плечо.

– Пожалуйста, - вылавливаю я из ее неразборчивой речи. – Умоляю вас, сэр. Не меня… Не меня – ребенка!

Я нахожу время для того, чтобы обнять ее одной рукой, пока ее погоня еще не добралась до нас.

Время для Устава уже давно прошло.

Двое сарацин выворачивают из-за угла с довольными ухмылками на лицах, уверенные в том, что их добыча никуда не денется.

Я отодвигаю женщину себе за спину и позволяю щиту упасть на обугленную мостовую.

– Ихриб бейтак, гяур, - с ненавистью шипит один из них, а потом вдруг переходит на мой язык. – Мне будет приятно почувствовать, как ты умрешь на острие моего меча, тамплиер.

Я оставляю угрозу без ответа.

Без щита стало легче двигаться. Тело больше не болит – оно словно превратилось в камень после того, как был смертельно ранен магистр. Сражаться сейчас было просто – так просто, как будто мне снова было пятнадцать лет и я выходил на свою первую битву под черно-белым знаменем Ордена Храма.

Я подныриваю под удар одного, оставляя его преградой между собой и вторым, и с оттягом, снизу вверх, режу по кольчуге. Враг теряет равновесие, и этого хватает, чтобы я успел замахнуться, с еще одним шагом оказаться у него за спиной и рубануть по незащищенной шее.

Горячая кровь обжигает лицо.

– Вакиф, гяур, - обезглавленное тело первого сарацина падает, открывая ранее угрожавшего мне неверного. Сейчас он прижимает лезвие сабли к горлу замеревшей женщины, а довольная ухмылка так и не сошла с его лица.

Я пристально смотрю ему в глаза, а потом роняю меч на землю и поднимаю руки. Отталкиваю от себя оружие носком сапога. Сарацин выпускает женщину, которая тут же отшатывается прочь, продолжая прижимать к себе свое дитя, - и делает шаг в моем направлении, вытягивая саблю.

Я отступаю до тех пор, пока не упираюсь спиной в выбеленную стену дома. Холодная сталь вжимается в горло, а неверный расплывается в еще более широкой ухмылке.

– Знаешь, сколько твоих братьев молило меня о пощаде, гяур? – острие сабли медленно опускается вниз, задевает верхний край кольчуги. – Сколько их готово было отречься от всего, что им дорого, лишь бы я позволил им умереть?

Острие плавно перемещается ниже - сарацин смотрит мне в глаза и усмехается, наслаждаясь своей властью, - и окончательно замирает, уперевшись в центр креста на сюрко.

– Султан был впечатлен моим успехом. Он говорил, что до меня никто не смог сломить ни одного из вас.

Я протягиваю руку вперед и касаюсь его клинка. Задумчиво провожу по нему рукой, прежде чем, отведя глаза, тихо проговорить:

– Аатамиду алейк.

Сарацин удивленно моргает, явно не ожидав столь странном поведения, и этого мгновения хватает, чтобы вцепиться защищенной кольчугой рукой в саблю и резко дернуть ее на себя, телом уходя в сторону. Лезвие пробило побелку и глубоко вошло в щель между камнями, из которых был сложен дом.

Оказавшись у врага за спиной, мне потребовалось всего движение, чтобы свернуть ему шею.

Я позволяю себе только одно слово:

– Лжец.

Я подобрал меч, отточенным годами движением забросил на спину щит и протянул руку женщине. Та вцепилась в нее, словно в последнюю надежду.

Хотя скорее всего, для нее так оно и было.

– Бернар!
– с противоположной стороны переулка выныривает один из братьев. Останавливается, обводит глазами тела и бросается ко мне.
– брат Бернар! Идем, нам больше их не сдержать.