Совещание офицеров медицинской службы было назначено на 16 часов. Необходимо было выяснить обстановку по состоянию дел в медицинской службе, ближе познакомиться с офицерами, поставить задачи и наметить пути их решения. Судя по тому, что было отражено в медицинской документации, бегло просмотренной мной, дела в системе здравоохранения крейсера были неважными: ни боевая подготовка, ни повседневная работа даже спланированы не были. Помещения медблока, осмотренные мной, производили удручающее впечатление: вместо традиционного белого были выкрашены в тот же “шаровый” цвет. Можно было с определенной долей вероятности предположить, что бывший командир корабля страдал аномалией цветовосприятия, насаждая по всему кораблю “царство серых теней”. И только матросы производили отличное впечатление своей подтянутостью и безукоризненной белизной рабочего платья. Но в этом видна была невооруженным взглядом заслуга старшины команды Ходжиева.

В 15.55 офицеры-врачи прибыли в каюту начмеда. Окинув взглядом каюту, врач-терапевт произнес:

– Да-а, Петр Иванович, видно туго нам придется! Круто взят старт. Но... приятно.

Представим врачей.

Григораш, лейтенант, окончил Военно-медицинскую Академию им. С.М. Кирова с отличием, терапевт. На крейсере десять суток. Холост.

Романов, лейтенант, окончил ВМФ при ГМИ, хирург, служил на крейсере “Адмирал Сенявин”, на “Суворове” пять суток. Женат, один ребенок.

Холодов, окончил первый Ленинградский медицинский институт, стоматолог. Старший лейтенант. На крейсере полтора года, призван в ряды ВМФ на два года, женат, семья в Ленинграде, двое детей.

Три крупных специалиста отечественной военно-морской медицины ждали ценных указаний своего начальника, руководителя столь высокого ранга. Все были ровесниками, однако устав волею случая поставил одного над остальными, что, возможно, щекотало самолюбие последних. Ведь все же морально легче подчиняться старшему по званию и по возрасту, чем своему погодку: так и подмывает сказать: “Вася, не духарись!” Учитывая последнее обстоятельство, приказная командно-административная форма управления в данном случае могла не сработать. От первого впечатления друг о друге зависел успех дальнейшей работы. Бывает и так, что новый начальник, психологически неверно рассчитав первую встречу с подчиненным коллективом, получает приговор “мудак”. Все. Этот эпитет смывать со своего чистого имени придется годами. Подчинения своим приказам добиться можно, но взаимопонимания – нет, или очень трудно. В любом случае, распоряжения начальника анализируются его починенными, несмотря на уставное — “действия и приказы начальника не обсуждаются”. И если коллектив решил, что начальник “мудак”, то анализ его деятельности всегда будет окрашен в оттенок недоброжелательного злопыхательства, и в колесах его служебной карьеры всегда будут торчать палки. Успех начальника делают подчиненные специалисты.

– Товарищи, – начал я, – я не говорю “товарищи офицеры” или "товарищи лейтенанты”. Просто товарищи. Военную атрибутику оставим для строевых смотров. Мы – врачи. И в нашей работе безразлично, кто лежит на столе – матрос или адмирал. Перед богом и скальпелем все равны. Должны быть равны, по крайней мере. Нет дизентерии адмиральской, есть болезнь, с которой мы должны бороться. Желание произвести личное благоприятное впечатление на начальника в ущерб здоровью матроса считаю недопустимым врачебным преступлением. Может это и резко сказано, но честно, несмотря на нашу полную зависимость перед командиром. Ознакомившись с положением дел в медицинской службе, могу с уверенностью сказать, что все делалось здесь в расчете на внешний эффект. Свидетельство тому – опрятность матросов и мрачные лица экипажа. Я не могу и не хочу пользоваться пакетом номер один, обвиняя всех тех, кто был до нас, в нерадивости, однако, правде надо смотреть в лицо: дела обстоят неважно. Нас четверо. Вместе, работая в одной упряжке, мы сможем успешно сдвинуть с места и тащить воз крейсерского здоровья. При первом знакомстве с командиром, еще на “Пожарском”, он мне сказал: “Тот командир, который не понял значения медицины для боевой готовности корабля, не станет никогда настоящим командиром.” Это значит, что все наши начинания будут поддержаны командованием, что вселяет уверенность. Нужно работать. Сейчас авторитет нашей службы на корабле и на флоте стоит на нуле. Необходимо вывести ее в передовые. Не для знамен, конечно, хотя и не без этого. Сейчас мы наметим сообща программу нашей деятельности. Придерживаться ее будем неукоснительно, внося коррективы на ходу. У каждого из вас имеется перечень должностных обязанностей, откорректировав который совместно, мы окончательно узаконим. Каждый понесет свой чемодан.

По вопросу об индивидуальной воспитательной работе, за которую ответственность несу я, в соответствии с окладом, считаю, что воспитывать вас – бессмысленная трата времени. Вы можете позволить себе все, что считаете нужным. Вино и женщины – ваше личное дело. Требование у меня одно: вовремя стоять в строю на подъеме флага и четко выполнять свои обязанности. Средства достижения успеха – по вашему выбору. Вопросы схода отрегулируем так: один из вас постоянно на корабле. Кто – решайте сами. Если на корабле буду находиться я, на берег могут сходить все, согласовав вопрос со мной, так как вводные все же неизбежны. Вопросы, товарищи? Нет. Вопросов не бывает, если все понятно или же не понятно ничего. Ясна моя позиция?

– Исключительно ясна. И мной принимается, – ответил терапевт.

– Все “за”.

– Отлично! Теперь приступим к обсуждению программы. Излагаю свою. Первое. В медицинские помещения больной должен входить радостно: врачевание, как вам известно, начинается с белого халата врача. Трое суток отводим на аврал по покраске медблока. Краску беру на себя. За это время вы, товарищ Романов, спланируете работы и выдадите мне программу отработки операционной бригады и все, что нужно для хирургии. Сергей Петрович представит график санации личного состава, рассчитанный на три месяца. Наведение лоска на стоматологический кабинет – дело ваше. Вы, Владимир Николаевич, беретесь за организацию амбулаторного приема и планируете медосмотр экипажа. Срок – пять суток. Каждый из вас подает мне список медикаментов и оборудования, необходимых, по его мнению, для нормальной работы. На себя беру организационные вопросы, снабжение, боевую документацию и боевую подготовку, отрабатываю аптеку и регулирую отношения с начальством. Свобода творчества – полная. И пусть работа воспитывает нас всех вместе.

И в заключение. Дури во мне хватает. Если вдруг кто-нибудь будет мною обижен, или я начну пороть какую-нибудь ересь, скажите мне об этом прямо в глаза. Если же вопросы подобного рода пойдут ко мне через “зама” или другого начальника – не взыщите. “Шестерок” у нас не должно быть, хотя они и есть в каждой службе. Такова система.

Поговорив о женщинах, рассказав несколько анекдотов, офицеры разошлись. Совещание закончилось. Военные совещания отличаются от производственных тем, что в финале начальник может объявить: “Мы посовещались, я решил.” Возражений не последует. И это далеко не всегда хорошо. Доктора согласились с предложенной мной программой. Это внешне. А что у каждого в душе и черепе?

Офицеры произвели очень хорошее впечатление на начальника. Настораживал только хирург: уж больно преданно он смотрел в глаза и слишком одобрял мысли шефа. Такие опасны. О них на флоте говорят “без мыла в задницу влезут”. Однако я знал, что первое впечатление может и подвести.

Для успеха затеянного докторами предприятия необходимо было заручиться поддержкой командира, так как осуществление его требовало определенных усилий всего экипажа и определенного материального обеспечения. Я отправился к нему. Выслушав серию историй из жизни флота, доктор по пунктам изложил свою программу. И нашел полное взаимопонимание: командир одобрил предложенный план по всем пунктам. Однако позиции нужно было укрепить по всем правилам военного искусства.