Словно бы спорит он со жгучей болью — едет обследовать Старую Руссу — как там варят соль, пробует на вкус и рассматривает на свет эту нужнейшую в хозяйстве приправу. Отчитывает нерадивых и пьянствующих генералов, а потом отбывает на Ладожский канал — его давнюю мечту и боль.

Ладожское озеро постоянно требовало всё новых и новых жертв, словно сидел в глубине его неспокойных вод бес и тешился людскими несчастьями — тысячи барок гибли в этих водах. А без них столица коченела от голода и бескормицы, а за границу не могли доставляться ценные грузы — хлеб, пенька, железо, лён, шкуры и кожи.

Только и оставалось обойти этого кровожадного божка ладожских вод — прорыть обводный канал, чтобы суда могли безопасно и вовремя приходить в столицу и отбывать за границу.

Пётр согнал на строительство обводного канала 20 тысяч крестьян. Сотнями гибли люди на ледяном ветру и от голода, сваливались в жару от болезней и мора. А Пётр с мрачной решимостью всё требовал и требовал ускорения строительства.

Но прошло пять лет, невыносимых для работников, устилавших весь путь канала тысячами жертв, и всего-то прорыли двенадцать вёрст.

Анна слышала от людей, писавших ей и доставлявших свежие весточки, что государь занемог ещё до возвращения в Парадиз. Всё вместе повлияло на его могучее здоровье — и холодные воды, и неимоверная работа.

Екатерина была в отъезде, Пётр не застал её во дворце и ковылял по палатам в страшной тоске. И кто-то удосужился в это время шепнуть ему, что уж больно много берёт взяток камергер Моне.

Пётр насторожился: припомнились нежные взгляды царицы и юного камергера. Он наслал на вотчинную канцелярию Монса ревизию...

Обнаружились недостачи, люди открыли рты и поведали, сколь многих взяток удостоился Моне — он прямо распоряжался милостью государыни. Пётр мрачнел день ото дня. А тут выплыли и странные послания Екатерины к Монсу, писанные рукой статс-секретаря Алексея Васильевича Макарова, — сквозь сухой, формальный стиль обнаруживалась слишком большая теплота государыни к камергеру.

Вилима взяли в Тайную розыскных дел канцелярию. Приехавшая Екатерина обратилась к Петру с просьбой помиловать камергера, не казнить его за упущения и слишком большие «дачи».

Больной Пётр рассвирепел. Он вскочил с постели, кинул в громадное зеркало тяжёлый табурет. Осколки зеркала уродливо отобразили ужас, появившийся в глазах Екатерины.

— Прекраснейшее украшение моего дворца, — сквозь зубы проговорил Пётр, сдерживая ярость, — хочу — и уничтожу его...

Екатерина всё поняла: она обладала даром проникать в тайные мысли своего супруга. Но спокойно, не дрогнув ни единым мускулом, тихо произнесла:

— Разве от этого твой дворец стал лучше?

Рассудительный тон Екатерины оказал на Петра привычное воздействие: он успокоился, велел убрать осколки и странно заметил:

— Зеркало разбить к худу...

Вину Монса быстро доказали. Хищения казны, взятки, выпрашивание за большие «дачи» милостей от царицы.

Пётр приказал судьям вынести самый строгий приговор — Монсу отрубили голову.

Екатерина осталась невозмутимой даже тогда, когда Пётр специально повёз её смотреть на отрубленную голову Монса, надетую на кол.

— Неслушливые бывают придворные, — спокойно произнесла она в то время, как Пётр впился в неё глазами, проверяя впечатление.

Он больше не мог ей верить. И слёг, не выдержав этой измены...

Большую часть дня он проводил в постели, иногда вставал через силу — ещё присутствовал на обручении своей дочери Анны с голштинским герцогом, взбодрился на дне рождения Елизаветы, обрезав ей детские крылышки на спине. Тогда носили их в знак несовершеннолетия все девочки. Обрезанные крылья означали наступление зрелости, девочка становилась девушкой и начинала носить длинные платья, выезжать на балы, участвовать в придворных торжествах.

Избрал Пётр и нового «князя-папу» в своей весёлой компании вместо умершего Бутурлина...

Но это была уже только тень великого Петра. Он ещё бодрился, старался пить побольше вина, заглушая боль, ещё составлял и подписывал указы и распоряжения. Дело Монса показало, что фавориты могли испрашивать милости и богатеть. Пётр запретил всем обращаться к дворцовым служителям с просьбами, а тем, кто жил во дворце, — обещать помощь и содействие. Даже успел отправить экспедицию Витуса Беринга, написав для этой камчатской разведки целое наставление.