— Даже не верится, что мы так близки… — выдохнул Катон и погладил плечо Талии. — И все благодаря тебе, дитя мое. Я… я скорблю о твоих родных, но ты же понимаешь…

— Конечно, — девушка поспешно кивнула, слегка отстраняясь. Церковник насупился и поджал губы. Каратель тихо рассмеялась, наблюдая, как отсветы огня играют на грубых стенах, золотя и смягчая холодный равнодушный камень думает, раз сила Феникса попадет в его руки, то девчушка и подавно? Бедная наивная дурилка. Он даже не представляет, чего его амбиции будут стоить.

***

Небо за окном постепенно светлело, близился рассвет, гася звезды и стирая с небосклона наглую хищную улыбку клыкастого полумесяца. Гилвер швырнул окровавленные бинты на стол, откидываясь на спинку дивана. Рана на затылке практически затянулась, оставив лишь едва заметный шрам под снежно–белыми волосами и уязвленное самолюбие. Попранная гордость наемника ныла сильнее, чем физические увечья, нанесенные демоном. Пусть действиями Талии, ее телом управляло очередное исчадие ада… поражение ему, старшему сыну Спарды, нанесла именно она! Девчонка с отвратительно синими волосами, жертва своих собственных амбиций, тщеславная, маленькая дрянь! Мужчина рывком поднялся на ноги, не обращая внимания на легкое головокружение, и подошел к окну. Сквозняк, шаловливо прокравшийся в комнату через открытую форточку, растрепал волосы наемника. Интересно, что с Гейлавер? Когда Гилвер пришел в себя, демонессы рядом не было. Наверняка сбежала. Трусливая мразь, усмехнулся про себя блондин. Сначала ее умудряется обокрасть какая–то соплячка, потом сдает собственный брат и вот, наконец, она убегает, испуганно поджав хвост. Хотя чего он ожидал? Она же демон. Трусость, предательство, лицемерие — все это у нее в крови. Или как там называется то черное дерьмо, что течет в их жилах? Наемник коснулся ладонью холодной поверхности стекла. Все это неважно, мимолетно. Жизнь демонов вообще коротка, хоть иным она и кажется вечностью. Убиваешь их, а на место каждого убитого беса приходит десяток новых. Гилвер прикрыл глаза, сжимая руки в кулаки. Гейлавер нужна ему. Эта демонесса знает многое. То, что хотел бы узнать наемник. И он не будет медлить.

***

…Бедный наивный Данте… все это время тебя использовали, тобой прикрывались, знали наперед каждый твой шаг, а ты так ничего и не понял. Ничего не заметил…

Мужчина страдальчески сморщился и сделал большой глоток виски прямо из бутылки. Черт, он такими темпами скоро алкоголиком станет. Сначала Талию поминал, а теперь что? Свое сердце или гордость? Тоскливо покосившись на ополовиненную бутылку скотча, блондин со стуком поставил ее на стол. Было ужасно гадко на душе и на сердце. И не понятно от чего. То ли из-за Талии, то ли из-за Гейл… хотя какая разница?! Обе хороши! Дурацкое чувство, когда на душе кошки скребут, и хрен знает от чего. А главное, исправить это уже нельзя, поздно. Хочется просто взять и стереть себе память, чтобы не мучиться лишний раз. И пацан в последнее время ходит как в воду опущенный. Он так и не рассказал охотнику, кто ему тогда напинал. Молчит, пыжится, глазками сверкает, эх… давно ли сам Данте таким был?.. охотник резко встрепенулся, ероша свои волосы. Чего он куксится? Он мужик в самом соку! А Неро еще зелень голимая! Ишь, распустили сопли!

Черт, и в самом деле! Это не контора по стильному избавлению от демонов, а какой-то мужской депрессивный клуб! Ну, подумаешь демонессу прищучили. Одной пакостью на земле меньше стало. Подумаешь — Талия оказалась фанатичкой. Одним психом больше стало…

Что там еще? Неро девушка бросила? Ей же хуже! Пожалуй, надо сводить парнишку в стриптиз клуб, развеяться, отвлечься… да и самому заодно развлечься. Блондин широко усмехнулся, рисуя в воображении полуодетую прелестницу с копной волнистых черных волос и золотисто-зелеными глазами… да блять!!.. мужчина болезненно поморщился. Гейл же вроде каратель, а не суккуб или там ворожея, приворот на него насылать. Какого тогда черта он забыть о ней никак не может?! Черт, точно нужно сходить развлечься, а то сидит тут, хнычет как влюбленный школьник. Давно он в «Подвальчике» не бывал, с парнями не болтал… да и санди давно себя не баловал, уже похудел весь! Чувствуя, как хорошее настроение постепенно возвращается, Данте улыбнулся своим мыслям, но тут прозрачно–голубой взгляд зацепился за толстый кожаный ежедневник. Записки и пометки Гейл… что ж за день–то такой? Она его использовала, вертела охотником как хотела!.. священники хотят ее убить? Вперед, парни, сын Спарды отправит вам корзину кексов за это! Но руки сами раскрывают ежедневник, и пальцы начинают нетерпеливо листать страницы. Вашу мать, эти фанатики столько народу угробили, семью Талии, а теперь еще и эта херня. Ну уж нет! Если кто и отшлепает этих малышек, то только Данте. Охотник лихорадочно переворачивал страницы, нещадно комкая и сминая листы, исписанные изящным женским почерком. Тут же точно должен быть адрес!.. на последней страницы были торопливо нацарапаны несколько строк. Младший сын Спарды широко улыбнулся. Держись, малышка, он идет!

— Пацан! — гаркнул он во все горло, хватая со стола Эбони и Айвори. — Поднимай свою задницу! Мы идем на прогулку!

***

Исполинская статуя женщины стояла на почетном возвышении, воздев руки к сводчатому потолку. Кремово-белый мрамор местами потрескался и раскрошился, однако, это совершенно не портило величавой красоты идола. Тонкие золотые пластинки, сияющие в свете факелов, огибали холодное каменное тело статуи, и казалось будто руки, ноги и живот статуи осваивают прищуренные языки пламени, льнули в своей обжигающей ласке. Талия остановилась у подножия изваяния Ананке, глаза идола из белого золота одарили девушку тяжелым невидящим взглядом. Из-за витающего в храме полумрака и пляшущих отблесков ей казалось, что Ананке смеется, гримасничает, хмурит брови и вновь заливается беззвучным смехом. Каменные и, по сути, недвижимые черты идола были так же изменчивы, как и сам огонь.

— Странно, что тут ничего не растащили, — заметила Талия, оглядываясь по сторонам. Годы сделали свое дело — пыль лежала толстым слоем, паутина таилась в углах, свисая невесомыми тонкими нитями, фрески выцвели и осыпались. Но все равно… здесь какая–то… своя атмосфера. Жуткая. Гнетущая. Пугающая. Но до ужаса интригующая!

— Это место хорошо защищено, моя милая, — Катон шарил жадным взглядом по залу, едва заметно облизываясь. Неужели… это все не сон? Неужели он действительно сейчас в святая святых, в храме архонта огня! Видит Господь, он столько об этом мечтал, грезил об этом с семнадцати лет, и вот, наконец, свершилось! Осталось лишь протянуть руку и…

— О да, защищено, — проворковала демонесса, по–кошачьи щурясь и мягко поводя плечам. Цепочки, стягивающие ее запястья, тихо звякнули, словно соглашаясь с ней. — А знаешь почему тебе удалось пройти сюда, священник? Почему тебя не испепелило сразу на пороге храма? — каратель глубоко вздохнула, когда ее грубо ударили рукоятью серебряного кинжала по лицу. Брызнула кровь, окропившая каменные плиты пола святилища, тонкими струйками исчертила подбородок и губы Гейлавер, попала на снежно–белую ткань мундира, но даже боль не стерла с черт Фриндесвайд самодовольное наглое выражение. Талия рванулась к ней, но Катон удержал ее за плечо.

— Не стоит. Это всего лишь демон. А демоны любят лгать, — мужчина осклабился и провел рукой по каменному алтарю. Глубокая трещина разделила его на две неровные части, но вырезанные в его центре контуры небольшого солнца были нетронуты. Катон церемонно протянул руку Талии, и девушка вложила в его раскрытую ладонь кулон. Звезда Мирты горела ярко–алым, кожа священного воина зашипела при соприкосновении с раскаленным металлом, в воздухе разлился аромат паленой кожи горелого мяса, но Катон продолжал счастливо улыбаться и дрожал, давился слюной от счастья и возбуждения. Гейлавер напряженно следила за ним, снимая кончиком языка капли крови, повисшие на ее губах. Сердце, которого все демоны, по слухам, лишены, бешено колотилось, его стук эхом отдавался в ушах. Глаза демоницы вспыхнули расплавленным золотом, когда человек вложил ключ в замочную скважину. С окровавленных губ сорвался смешок, но это заметила только Талия. Дочь архонта метнула на карателя сердитый взгляд, но вдруг пол и стены сотрясла неведомая сила. Несколько «воинов» не удержались на ногах, с потолка посыпалась каменная пыль. В чаше, которую статуя Ананке держала в руках, вспыхнуло ало–золотистое пламя, тонкие извивающиеся языки касались грубых потолочных сводов. Голова изваяния с оглушительным скрежетом повернулась в сторону, и из пола, кружась, «вылез» мраморный постамент, украшенный резьбой. Над его поверхностью в облаке тускло–золотого сияния витала рукоять без кнутовища. Острые изогнутые края грозили ранить, впиться в плоть любого, кто дерзнет к ним притронуться. Катон, наконец, отдернул руку от ключа. На ладони красовался сильный ожог.