Когда-то, год назад, они точно так же начинали с Джинни. Джинни где-то вычитала, что для первого раза — это идеальная поза. Тогда вышло хорошо. И сейчас он решил, что, хотя Гермиона и не девственница, но в её поведении было столько откровенной невинности, что будет хорошей идеей начать точно так же.

Когда он стал входить в неё, она вся затрепетала под ним, и издала несколько нечленораздельных звуков, как будто хотела в последний момент остановить его, но потом прервала сама себя. Он вошел и замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. И самое главное из них, которое ошеломило его больше всего — что он дома. Нет, что он НАКОНЕЦ-ТО дома! Это было… удивительно! У него снова возникла мысль, уже успевшая посетить его сегодня, что она словно создана для него, что она идеально ему подходит. Он сидел в ней так, как будто её специально для него изготовили по индивидуальному заказу. То, как она облегала, сдавливала его, её недостаток смазки, который делал движение слегка растянутым, даже та незначительная сладкая боль, сопровождавшая эту растянутость, тот дополнительный жар от трения — всё казалось в точности таким, чтобы принести ему ощущение максимального наслаждения. Он медленно выдохнул, понимая, что в груди вновь поднимается волна бесконечной нежности к ней, и стал совершать первые движения, сперва осторожно, прислушиваясь к её реакции, но она замерла в его руках, прижатая к его груди и, видимо, потерявшая на время возможность как-то оценивать всё, что происходит, поэтому он увеличил амплитуду движений, входя в неё глубже, чтобы дать ей возможность опомниться, почувствовать себя полностью, и понемногу она начала отвечать. Её реакция отразилась в том, что она сперва сбросила с себя первоначальную скованность, а потом потихоньку её тело стало отзываться на его движения. Он едва не кончил в тот же миг, когда её бедра в первый раз вдруг подались назад, ему навстречу. Любое, малейшее проявление желания с её стороны сейчас поднимало в нём планку возбуждения сразу до самого верха. Он затормозил, шумно выдыхая воздух сквозь сложенные в трубочку губы, получше опёрся на собственные локти, потом продолжил уже гораздо медленнее, но основательнее, вдвигаясь ещё дальше, чтобы она ни в коем случае не вздумала сейчас частить, иначе это всё кончится очень быстро, а он хотел, чтобы первый раз был первым разом и для неё тоже. Она поймала его ритм и теперь уже вполне осознано двигалась вместе с ним, и её усилившееся дыхание стало хорошо слышно ему сейчас.

«Она совсем привыкла ко мне», — подумал он и вдвинулся еще дальше, на полную длину, когда вдруг его головка словно достигла чего-то, какой-то мягкой и упругой преграды, и в тоже мгновение Гермиона, распахнув губы, издала под ним резкое:

— Акк!

«О, подруга, — тут же мелькнула в голове ехидная мысль, — вот сейчас ты будешь кричать!»

Она оказалась короткой, короче Джинни. Чтобы достать жене до ворот её матки, ему приходилось хорошенько её изогнуть. Его член вовсе не отличался феноменальными размерами. Но с Гермионой всё было по-другому. Он не просто достал, он ещё и сразу правильно попал куда надо, что было большой проблемой даже со знакомой партнершей. Снова он подумал об их замечательной совместимости друг с другом. Надо было только правильно этим воспользоваться.

Он принялся загонять в неё член на всю длину, с удовольствием слыша, как всякий раз в конечной точке его движения из её полуоткрытых губ вылетают громкие крики. На этот раз она кричала совсем тонко, почти как маленькая девочка, каким-то жалобно-истерическим тоном, не желая, да и не имея никакой возможности сдерживаться, и она кричала его имя. В этот момент он явственно осознал, что рая не существует. Потому что не могло быть блаженства сильнее, чем то, что сейчас испытывало его тело и его душа, а если там не было и этого, то к чему такой рай?

В то время как снизу от движений его члена расходилась волна плотского удовольствия, её крики входили в него сверху, и сбрасывали вниз по его нервам ответную волну, но во много раз более сильную; если бы не эта волна, он давным-давно кончил бы, не способный более сдерживаться. Но эта волна словно сильные заряды тока разрывала его нервы, принося совершенно иное, нежели плотское, удовольствие — удовольствие невиданного восторга, от того, что он делает сейчас для любимой женщины. Его просто всего сотрясало от этого ощущения, от чувства, что он дарит ей невероятное наслаждение и разделяет его с ней. Это могло показаться странным — он не делал ничего особенного, кроме самой простой и естественной вещи на свете. Но важно было не то, что он делал и как, важно, что это делал ОН — её любимый, именно тот факт, что от него она получала своё наслаждение, и делал его таким сильным и острым.

Постепенно её крики становились всё короче и выше, от его имени осталось только «А», превратившееся буквально в тонкий визг. Она уже вся извивалась под ним, царапала пальцами простыню, дергалась назад, желая увеличить темп, всё быстрее, быстрее, быстрее, и он старался изо всех сил, вдвинувшись в нее до конца и снизив амплитуду до минимума, до самого маленького последнего отрезка, чтобы временные промежутки между достижения устья её матки стали совсем короткими. И когда он понял, что она уже совсем на грани, он подался вперед, задержавшись в таком положении, двигая тазом, поймал заветное отверстие, она крикнула, и в тот же миг он почувствовал, словно что-то поймало и всосало внутрь его головку. Он уже просто дергался на одном месте, круговыми движениями, понимая, что осталась буквально пара секунд. Наконец, она издала длинный вопль, срывающимся голосом, и её тело всё устремилось вверх, ему навстречу, спина стала выгибаться, руки, лоб уперлись в постель, пытаясь поднять её, вытолкнуть, но он нарочно надавил сверху, не давая этого сделать, наблюдая, как её ладони беспомощно скользят по простыне, понимая, что вот он — тот самый момент и с облегчением кончил, дергая тазом в унисон с её конвульсиями, с шумом выдыхая рвущийся из груди воздух, с удовольствием ожидания волны уже идущего на него расслабления. Она на мгновение затихла, прижалась к постели, но потом вдруг её тело вновь начало новую серию конвульсивных движений, и он подумал, как хорошо, что он не успел выйти из неё, потому что это явно была вторая серия множественного оргазма.

«Охренеть! — вспыхнула в голове мысль. — С первого раза и такой фейерверк!»

Это была ЕГО женщина, по-настоящему, на сто процентов его, тут не могло быть никаких сомнений. Они идеально совпадали анатомически, ему казалось, что все его движения, все попадания были абсолютно инстинктивными, словно он знал её уже много лет. Это было невероятно, невероятно; ему пришло в голову, сколько разнообразных наслаждений они еще смогут испытать вместе в дальнейшей жизни, и ему захотелось рассмеяться от восторга.

Она затихла, и он осторожно извлек из нее мягчающий член, когда её настигла третья волна — на его выходе. Он, наконец, скатился с неё в сторону, давая ей волю выгнуться так, как стремилось её тело и наблюдал, лежа на спине, повернув голову, как она дёргается, уже не имея возможности даже кричать, просто разевая рот, как рыба, выжимая, выдавливая из себя последние капли удовольствия. Она даже сейчас была прекрасна — лицо, потерявшее все признаки человеческого, тело, лоснящееся от пота, копна свалявшихся волос — маленькая, тонкая, потерявшая себя от наслаждения женщина.

Когда она замерла полностью, он взял её подмышки и бережно перетащил, уложив прямо на себя, чтобы она в такой момент ни на секунду не чувствовала себя одинокой. Но, судя по её виду, она вообще не понимала, на каком свете находится, взгляд был совершенно диким. Он обнял её и стал гладить по волосам и спине, но только когда понял, что она стала понемногу отходить, зашептал ей прямо в ухо:

— Любимая, любимая, любимая…

Она прижалась к нему и стала покрывать короткими поцелуями его лицо и шею, твердя только одно слово: «Спасибо».