— Надеюсь. Шерлок, не будь таким умным!

— Это невозможно, Джон. Я умный, и это не лечится.

— Миссис Хадсон спрашивала обо мне?

— Да. Она… переживает.

— …

— Джон?

— Шерлок, так странно… Ты - там, а я — здесь. Очень странно.

— Всё образуется.

— Ты уверен?

— Думаю, да. Ты сам сказал, что это было неизбежно.

— Ненавижу это слово. Тоскливое. Безысходное.

— Иди спать, Джон. Ты всегда очень рано встаёшь.

— Ты это помнишь?

— …

— Шерлок?

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Они не задали друг другу главного вопроса: когда увидимся?

Он жег им губы, рвался из горла, но так и не прозвучал.

*

Шерлок знал, что это будет самым трудным испытанием их дружбы. Ни его имитированная смерть, ни два года страданий и отчаяния, ни боль утраты — именно возвращение покажет всё в истинном свете.

Женитьба Джона едва не свела его с ума. Тогда, в порыве неожиданно и незнакомо захлестнувших его эмоций, он твердо решил уехать, не осложняя жизнь друга своим воскрешением.

Но не сумел. Не получилось.

Очень уж хотелось встретиться, а встретившись, понял, что не уедет, чего бы это ему ни стоило. В конце концов, Джон смог пережить его смерть. Теперь наступил черёд Шерлока Холмса — пережить то, что настолько кардинально изменило их судьбы.

Но как же это было мучительно! Их когда-то общая квартира казалась безводной пустыней, и жажда Шерлока была так велика, что держаться порой не хватало сил.

И если бы ещё Джон вел себя как-то иначе. Но в первый же день Шерлок увидел его тоску. Бейкер-стрит манила Джона, звала, притягивала, как самый мощный магнит. И это только усложняло задачу. Задачу научиться жить по новым правилам.

За эти два года Шерлок привык к одиночеству, привык обходиться без Джона. Так ему, во всяком случае, казалось. Но, вернувшись в Лондон и поселившись в их прежней квартире, он понял, что это всего лишь иллюзия, очень слабое утешение, которое он придумал, и с которым почти смирился.

Одиночество было невыносимым.

Он слышал.

Голос Джона.

Позвякивание посуды на кухне.

Шум льющейся в душе воды.

Слуховые галлюцинации?

Конечно же, нет.

Страстное желание, чтобы было именно так.

Шерлок без устали мерил шагами гостиную, ставшую слишком просторной для одного, то присаживаясь в кресло и задумчиво глядя в пламя камина, то застывая возле окна и глядя на освещенные окна дома напротив. В каждом из этих окон протекала жизнь с её трудностями и заботами, радостями и печалями, весельем и грустью. Шерлоку казалось, что пульсация жизни заставляет солнечно-желтые стекла вибрировать и дрожать. И лишь окна его гостиной были безжизненно-темны. А когда-то…

Шерлок вернулся к камину и снова тяжело опустился в кресло. Он и раньше понимал, что необходимо набраться терпения, чтобы выдержать всё, знал, что именно эти первые дни на Бейкер-стрит будут особенно трудны для него. Но он даже не предполагал, настолько они будут трудны для Джона.

С первой минуты он был готов взять всю тяжесть привыкания и осмысления на свои плечи, оставив Джону только радость встречи. В конце концов, это был его изначальный выбор, и он всегда был уверен, что справится. Но просчитался. Его прагматичный ум не мог предвидеть подобных сложностей. Тяжесть, поделённая на двоих, оказалась почти непомерной. К этому Шерлок не был готов.

Воспоминания кружились в его утомленной бессонницей голове дьявольским хороводом, и каждое било прямиком в сердце. Привычная до мелочей квартира с её запахами, шорохами и звуками стала для Шерлока камерой пыток.

Уехать бы…

Вот только куда?

Эта ночь была тайной Шерлока. Она разделила с ним все его слабости, щедро позволив раскрыться и быть самим собой: зависимым и уязвимым. Два этих долгих года он заново открывал себя. И не сказать, чтобы ему не нравился новый Шерлок. Быть таким как все в области чувств оказалось даже приятно. Нестерпимо скучать по Джону было приятно. Признавать, как сильно к нему привязан — приятно. Понять, что такое друг, и как жизненно важно его иметь — приятно. Шелуха слетала с Шерлока, обнажая суть, открывая глубину.

И конечно же, все эти новорожденные знания о себе требовали защиты, которую мог ему дать только Джон.

Но всё сложилось иначе.

И ничего теперь не изменишь.

Он решил довериться течению жизни, её мудрым правилам, действующим на протяжении тысячелетий.

Всё образуется, Джон.

Всё образуется, Шерлок.

Самое страшное, в любом случае, уже позади.

Но если бы его сейчас спросили, за что он, не задумываясь и ни секунды не сомневаясь, может продать дьяволу душу, ответ последовал бы незамедлительно: за то, чтобы рядом, в одиноко пустующем кресле, сидел его друг, Джон Ватсон, и молча смотрел на огонь.