Предлагаемый текст книги Притчей содержит в первом (славянском) столбце общепринятое издание славянской Библии (Спб. 1900 г.), во втором новый русский перевод, сделанный с греческого текста перевода LXX толковников, при сопоставлении его с славянским переводом и в полное соответствие последнему. Таких переводов в русской литературе на книгу Притчей еще нет [1388] . — Перевод составлен с текста LXX и согласован с славянским переводом. В виду такой задачи, из списков LXX положен в основу его александрийский кодекс [1389] , так как славянский перевод составляет буквальную с него копию, с весьма редкими (во всей книге слов 40) уклонениями к ватиканскому кодексу. При переводе имелось целию дать читателям как точный, так и ясный текст книги. Поэтому следили за близостию к греческому тексту, а вместе и за удобопонятностию перевода в русском изложении речи. Где эти обе цели согласовать представлялось невозможным, там в подстрочном примечании помещался буквальный перевод с соответственной оговоркой. Где славянския слова казались ясными и употребительными в современной русской богословской литературе, там и в русском переводе они оставлялись. Где славянский текст заключает дополнения против известных ныне [1390] греческих списков перевода LXX, там помещались соответственные им примечания. Таким же образом отмечалось и пояснялось уклонение славянского перевода от александрийского кодекса к другим чтениям. — Но нужно заметить, что подобных уклонений весьма немного: на всю книгу едвали до 40 слов найдется. А чтений славянского перевода вполне добавочных к существующим (у Гольмеза) греческим чтениям не более 15 наберется на всю книгу Притчей (3, 4; 6, 2. 21. 25; 11, 26; 19, 3; 22, 12. 16; 23, 13; 30, 19; 31, 8, всего 11) и почти все они в слав. переводе оскоблены. Очевидно, с этой стороны, слав. перевод подвергался уже весьма тщательной проверке. И если-бы в славянском переводе других ветхозаветных книг также мало было «уклонений», тогда можно бы было вполне спокойно считать его копиею греческого текста.

Но оттеняя точность славянского перевода в сопоставлении его с греческим текстом и точность собственного предлагаемого русского перевода в отношении к славянскому, не можем умолчать о некоторых своих невольных уклонениях от славянского перевода. Так, слово имеет в греческом словоупотреблении нередко значение хитрый, и в этом значении почти постоянно переводится в славянском переводе. Но тоже слово (собственно главное значение: способный, ловкий, — на хорошее и дурное, если на хорошее, то: блогоразумный, смышленый, и пр., если на дурное, то: хитрый, коварный, и т. п.) означает и человека блогоразумного, и в этом смысле однажды (в 13, 1) переведено и в слав. переводе: блогоразумный, а однажды: худог (22, 3). Но контекст очень часто побуждал нас и в других местах делать подобный же перевод с отступлением от славянского (1, 4; 2, 3. 10; 7, 22; 11, 9; 12, 16; 14, 8. 16; 15, 5. 7; 12, 16; 19, 25; 22, 3; 27, 12; 28, 3), а слово в 1, 4 перевели: прозорливость.

Затем: — почти постоянно в слав. переводится: чувство, но по контексту оно может означать: знание, ведение, и в этом значении переводится дважды в слав. переводе (8, 10; 13, 17), а нами много раз (1, 4; 2, 3. 10; 7, 22; 11, 9; 12, 1; 14, 6. 7. 18; 15, 7. 14; 18, 15; 19, 25; 23, 12; 24, 4).

Слово: — по слав. почти постоянно переводится: душа, но, как и еврейския ему соответствующия, нередко может быть с полным правом переводимо на наши языки и другими синонимичными значениями, напр. жизнь (1, 19; 12, 10. 13; 13, 8; 20, 2; 29, 10), здоровье (27, 23), и т. п.

Много труда доставил перевод почти однозначущих слов и обычно в одном стихе встречающихся: и . По слав. они переводятся: уста и устне, по русски второе слово неупотребительно, а соответственное ему: губы, для библейского языка не блогозвучно, также и: рот. Принуждены были для блогозвучия заменять словами: язык, и даже: речь, слово, и т. п. (напр. 4, 24; 6, 2; 18, 6. 7. 20). Неизбежна была иногда, соответственно русскому словоупотреблению, замена временных форм глоголов и числ существительных одних другими. Знакомые с еврейским библейским языком хорошо знают неопределенность значения еврейских перфектов и имперфектов. Она перешла и к LXX толковникам и в слав. перевод. Устранять повсюду ее мы не имели права, а уклонения, где неизбежно, допускали. Также и в числах: некоторые существительные по гречески свободно могут употребляться в единств. и множ. числах, а по русски нет, и на оборот. И тут уклонение неизбежно (напр. 2, 1 — слова; 8, 36 — душа, 28, 27 — глаз, 18, 15 — ухо, 31, 6–7 — болезнь; 31, 10 — камень, и др.).

Слово , неточно соответствующее еврейскому (сын мой) и не совсем блогозвучное (в зват. пад.) по русски, переводили: сыне, или: сын мой.

Таковы главные и, можно сказать невольные и неизбежныя, отступления наши от славянского перевода. Другия единичные отступления в большинстве снабжены подстрочными примечаниями.

Настоящее издание имеет целию дать русским читателям среднего и низшого образования пособие к пониманию церковно-славянской Библии, в употребительной за православным богослужением [1391] книге Притчей. Поэтому где и в русском переводе, по мнению переводчика, оставались неясные для таких читателей изречения, они кратко пояснялись в примечаниях. Во всех исчисленных примечаниях — текстуальных и экзегетических — в научные подробные детали никогда автор не входил, так как это отвлекло бы его от главной цели издания — популярного труда. Тогда довелось бы удесятерить величину книги. Тем более не входили в оценку чтений греческого и еврейского текста. Эта работа была бы безпредельна [1392] . Но чтениями русского Синодального перевода, когда они согласны с греческим текстом, автор пользовался, часто как уже «авторизованным», нередко изящным и точным по изложению и привычным для читателей. Также, для пояснения читателям помещается и пред каждою главою краткое изложение ея содержания с некоторым пояснением основной мысли главы и ея контекста. — В извинение возможных и легко замечаемых недостатков в переводе и пояснениях, считаем нужным оговориться, что пособиями обладали мы очень скудными. Переводов на русский язык с LXX нет, на другие языки только нашли на латинский в полиглотте Вальтона и в оффициальном католическом издании: . . Paris. 1628 г. В последнем встречаются обширные критическия замечания и схолии Нобилия. Италийского перевода почти не сохранилось, вульгата и все новые переводы составлены с еврейского текста. Толкования по переводу LXX нет; у отцев Церкви не было их, из позднейших — у Олимпиодора и Прокопия Газского очень немного отрывков [1393] сохранилось. Только на русском языке есть объяснение Преосв. Виссариона на паримийные чтения книги [1394] . Оно служило нам пособием, но, конечно, не на всю книгу, так как более 1/3 части книги в паремиях не читается. В остальных случаях доводилось пользоваться лишь словарями, конкорданциями и т. п. элементарными пособиями.

Не скроем, в заключение своего введения, что настоящий труд вызван практическими соображениями. Таковы раздающияся в последние годы жалобы: то на недостатки славянского библейского перевода, то на непонятность православного русского богослужения. В предлагаемом труде даны ответы на обе жалобы: сличением дословным славянского перевода с греческим текстом показано полное их взаимное соотношение, русским переводом дано средство к пониманию библейских богослужебных чтений и вообще к пониманию православно-«церковной Библии». Мы были бы рады, если бы нашлись сотрудники, преемники, продолжатели и исправители начатого дела. Соединенными усилиями, может быть, Господь помог бы составить русский перевод с LXX всех ветхозаветных канонических книг и дать средство к пониманию славянской Библии. Уповаем, что это — пока лучший и наиболее безопасный путь к решению вопроса о славянском переводе. Частично «исправлять», в целях удобопонятности, славянский перевод заменою устаревших его слов и форм русскими, — трудно и не безспорно, есть опасность — создать пестроту — ни славянскую, ни русскую речь, одинаково всем читателям, и «церковным» — славянистам и «мирским» — литераторам, неприятную. Тут нужно весьма совершенное знание славянского языка, да и то к русским современным словам и формам славянский язык едва ли легко можно приблизить. А пусть славянский перевод пока остается (до соответственного о сем решения высшей церковной власти) неприкосновенным «памятником», а русский даст средство к его пониманию.

Само собою разумеется, что настоящим переводом не исключаются ученые работы ни по возстановлению оригинального текста LXX, ни по возстановлению древних Кирилло-Мефодиевских редакций славянского перевода, ни по исправлению в каком либо отношении славянского перевода, ни другия подобные ученые работы. Мы берем греко-славянский перевод в настоящем его виде и составляем к нему русский перевод. О других целях не заботимся и других работ и работников не унижаем. Здесь всем работникам дела масса. Пошли лишь Господи работников и даруй внимание к ним русскому народу! [1395] .

1–6 ст. — введение в книгу, в коем излагается цель написания и составления притчей Соломона; 7–9 — понятие о мудрости; 10–19 — предостережение юноши от сообщества с дурными людьми; 20–32 — торжественная речь мудрости о последствиях поведения мудрых и глупых людей.

Притч.1:1. Притчи Соломона, сына Давидова, который царствовал во Израиле,

Притч.1:2. Чтобы познать мудрость и наставление и понять слова мудрости,